Секреты для посвященных
Шрифт:
— Надеюсь, что когда ты придешь на мою выставку, то не набросишься на мои полотна с ножом, чтобы доказать обратное, — пошутила Дина.
Он привлек ее к себе и поцеловал в лоб. Оглядел комнату, где он когда-то был почти что счастлив, шторы, скатерть и покрывало на широкой тахте — все красивое, ручной работы, уникальные авторские экземпляры. Хозяйка — тоже уникальный экземпляр ручной работы, эта женщина сделала себя сама, проявив при этом недюжинное искусство. И не ее вина, что Вячеславом овладела тяга к безыскусности.
— О школьной форме для Жорика я позабочусь, — пообещал он. — На днях забегу.
И был таков.
А
У Дергачева была мечта. Столь сокровенная, что он до сих пор даже не решался высказать ее вслух. Он хотел предложить свой проект спасения Кижей. А если точнее, Преображенской церкви — главной жемчужины ансамбля. Положение церкви было столь тяжелым, что даже решились объявить конкурс на лучший проект ее восстановления. Обратились не только к своим специалистам, но и к чужим — зарубежным, что совсем уж странно: ведь речь шла о спасении сугубо национальной, русской святыни.
Все, что до сих пор делали, было, по твердому убеждению Дергачева, губительным для церкви. Сняли обшивку из теса, покрыли главы лемехом. Думали, как лучше, а вышло куда как хуже. Нарушилась вентиляция, дерево начало гнить. Тогда сделали совсем несуразное — в деревянный собор, при строительстве которого предки не использовали ни одного гвоздя, вторглись с мощным железным каркасом. Чтобы его установить, пришлось сделать пропилы в несущих деревянных балках, а это нанесло тяжелый урон самой конструкции.
Мысль Дергачева была проста, как все великое, — возродить образ мышления старых мастеров, постигнуть методы их работы. Он уже был близок к этому. Обходясь без пил, как это делали предки, он вынужден был воссоздать старые топоры, различные по форме, в зависимости от характера работы, которую предстояло совершить. Он сам выковал эти топоры, выточил топорища. Они тоже были разные: «под праву руку», «под леву руку».
Все это и многое другое, что шаг за шагом, год за годом постигал Дергачев, восстанавливая скромные церквушки, в конце концов сложилось в стройную систему.
Вот тогда-то и возникла у него смелая до дерзости мысль — предложить свой метод реставрации для Кижей. Эта идея мало-помалу прочно укоренилась в нем, смятение чувств, вызванное грандиозностью и, прямо скажем, нескромностью замысла, улеглось, и к нему пришло настроение радостной приподнятости. Теперь внутренне он был готов, может быть, к самому главному делу своей жизни.
И вдруг… Точно темная мрачная туча набежала на солнце. Все померкло вокруг. Им овладели беспокойство, тоска. Когда совершился этот перелом? В тот день, когда, вернувшись после недолгой отлучки, нашел на столе письмо Кости Барыкина? Или еще раньше? Да, да. Конечно, раньше. Он вспомнил: это случилось тогда, когда, уехав на три дня в областной центр и пообещав вернуться во вторник, он обернулся за два и появился раньше, в понедельник. Он застал Костю вдвоем с неизвестным. Заторопившись, гость попрощался и ушел. Костя кинулся за ним, как собачонка за хозяином, — провожать. В обществе незнакомца Дергачев пробыл пять минут, не больше, но ему их хватило, чтобы почувствовать острую тревогу. Молния, сверкнувшая во взгляде, который пришелец кинул на некстати появившегося Дергачева, была из тех, что разят и убивают…
А тут еще странная записка внезапно сбежавшего со стройки Кости. Она была пришпилена к грубой
Как ни странно, у Дергачева появилась твердая уверенность, что смертельная опасность угрожает не только Косте, но и ему самому. А значит, и делу, которому он собирался себя посвятить и которое представляло собой нечто неизмеримо более ценное, чем его жизнь.
Он впервые поступил против правил чести. Не стал дожидаться неблагоприятных известий от Кости, взял лопату и отправился на берег. Река спокойно несла свои воды в холодное Северное море. Было тихо. Берег пуст. Ни единого следа на светлом речном песке. Он отыскал указанное в записке место. Валун оказался довольно большим. Но если его мог приподнять Костя, то это тем более под силу крепкому, ширококостному Дергачеву. Он откатил валун в сторону, принялся копать. Вскоре лезвие лопаты звякнуло о что-то железное. Килограммовая банка из-под свиной тушенки. Он открыл ее и вытащил целлофановый мешок, который был набит пачками денег. Поверх лежал обрывок бумаги. Рукой Кости было выведено: «Зубов. Сосновский леспромхоз».
Дергачев догадался, что это фамилия и место работы того угрюмого незнакомца, которого он однажды застал в церквушке, именно к нему, а вовсе не к больной матери отправился Костя. И дал об этом знать Дергачеву.
Минуту-другую он постоял на месте, не зная, что делать дальше: закопать банку снова или немедленно отправиться с нею в милицию.
Хриплый голос, упавший с откоса в реку и отразившийся от воды, заставил его оцепенеть:
— Чужих денежек захотелось? Нехорошо, начальник. А ну поди сюда, погуторить надо. А лопату оставь. К чему она тебе?
И не подымая головы, Дергачев знал: это пришла за ним его судьба. Тот самый Зубов.
Как там сказано у Ивана-древодела? «И рече грозно: доколи не слушаеши мене? Сломлю твои руки и ноги и скорой злою… смерти предам… и дом ваш разорю и уже не пощажу тя…»
Испуганный внезапным окриком, Дергачев, будто зачарованный взглядом ядовитой змеи, медленно поднялся по откосу, сжимая в руках целлофановый пакет, набитый пачками кредиток, и Костину записку. Зубов потянулся не к деньгам, а к записке. Взял клочок бумаги, на котором была выведена его фамилия и названо место работы — Сосновский леспромхоз, пробежал глазами. У него вырвался возглас:
— Так я и знал!
В тот день, когда Дергачев внезапно, до срока, вернулся из города и застал его вместе с Барыкиным, Зубов принял решение: Дергачева придется убрать. Если что-то случится с Барыкиным (а по планам Зубова должно было случиться), Дергачев окажется нежелательным свидетелем. Без всякого сомнения, вспомнит о Зубове, опишет его внешность, если потребуется. Этого нельзя допустить. При следующей встрече с Барыкиным Зубов собирался оставить парня на берегу реки, вернуться к церквушке и кончить дело. Но Костя сказал ему, что Дергачев снова уехал в город. «И чего это он разъездился, сидел бы на месте», — зло пробормотал Зубов.