Секреты оазиса
Шрифт:
— Да, Салман, я хочу знать.
Салман смотрел в ее голубые глаза, и у него было двойственное чувство: он словно бы тонул и в то же время хватался за спасательный круг. Он не мог поверить в том, что сам остановил ее и сам сказал то, что сказал. Понимал ли он, что собирается рассказать ей то, чего никому никогда не рассказывал, — свой самый потаенный, самый страшный кошмар. И в то же время он чувствовал острую потребность облегчить свою душу и все рассказать ей. Никому другому он никогда не сможет об этом рассказать. Он ясно понимал это сейчас.
Оказалось, маленький мальчик повлиял на него гораздо сильнее, чем он
Он боялся, что то, о чем он собирался рассказать Джамиле, навсегда оттолкнет ее, ведь это было единственное, что могло ее навсегда оттолкнуть.
Джамиля видела, как чувства борются в нем, а потом его лицо сделалось совсем бесстрастным. Свет из соседней комнаты проникал в спальню, и девушка видела, как он бледен. Затем он отпустил ее запястье, подошел к стоявшему в углу креслу и тяжело опустился на него. Джамиля, не сводя с него глаз, присела на краешек кровати. В горле у нее пересохло.
Голова его была опущена, но затем он поднял ее и снова пронзил ее взглядом.
— Помнишь, я сказал тебе, что между нами никогда не было никакой связи и что ты таскалась за мной, как собачонка… Это была ложь.
На секунду Джамиле показалось, она сейчас упадет в обморок. Она хотела сказать, что не помнит тех слов, но вместо этого вдруг произнесла:
— Но почему? Почему ты сделал это?
— Потому что ты сказала мне, что любишь меня. Я понимал, что должен заставить тебя ненавидеть себя, чтобы ты никогда больше не захотела быть рядом. Иначе ты бы решила, что сможешь изменить меня. — Он снова мрачно улыбнулся. — А потом ты сказала, что все это ничего не значило для тебя. Может, мне и не стоило быть таким жестоким.
— Ты так сильно хотел, чтобы я ушла? — Ей было так больно, что она молила Бога, чтобы Салман не заметил этой боли в ее голосе.
— Да. Я не мог вынести твою любовь. Потому что я не мог ответить тебе тем же. Потому что я не могу…
Даже сейчас он предупреждал ее, чтобы не ожидала слишком многого. Джамиле вдруг захотелось сменить тему.
— Салман, расскажи мне то, что ты собирался рассказать.
— Я должен рассказать тебе. Я очень многое тебе должен.
У Джамили было очень плохое предчувствие, но она кивнула.
Салман долго смотрел на свои руки, а затем начал рассказывать совершенно безучастным голосом, словно хотел максимально дистанцироваться от того, о чем говорил.
— Мерказад захватили через неделю после того, как мне исполнилось восемь. Мы совсем не ожидали этого. Как оказалось, султан Аль-Омара долго вынашивал планы лишить Мерказад независимости.
Джамиля знала о том, что отец нынешнего султана предпринял попытку захватить Мерказад, и кивнула, хотя Салман не смотрел на нее.
— Нас они заперли в подземелье, а сами начали грабить замок. Все правила ведения войны были нарушены. Это были очень опытные солдаты — самые лучшие в армии султана. — Салман посмотрел на Джамилю и улыбнулся, но
Джамиле стало жутко, она сидела совсем неподвижно.
— Они приходили каждый день к нам подземелье и забирали меня. Сначала я хвастался Надиму — я говорил ему, что нравлюсь им. Из нас двоих он всегда был сильнее, все всегда обращали внимание на него, и вот теперь нашелся кто-то, кто выбрал меня. Мои родители были в ужасе, но я не понимал почему. В первые дни все было как всегда. Я был самоуверенным, избалованным, развитым не по годам. Мы играли в разные игры, в футбол, например. Меня хорошо кормили и поили. А потом началось… они начали меня ломать. Мне перестали давать есть и пить. Меня стали бить — ногами, ремнями, плетьми. Я не понимал, что происходит, я думал — они мои друзья, а оказалось… Я не знал, что делать, не знал, как объяснить это Надиму, — я и сам ничего не понимал. И я не мог попросить у него помощи — уже тогда я был слишком горд. Но все же он подозревал, что происходит, и просил их взять его вместо меня. Но они продолжали брать меня и сказали, что, если я не буду ходить с ними каждый день, они убьют и Надима, и родителей.
Комок подступил к горлу Джамили. Ей хотелось умолять Салмана остановиться, но она понимала, что не может. Она должна выдержать это, если хочет, чтобы они стали по-настоящему близки. Салман продолжал:
— Дни слились в один долгий день. Я многого не помню, но в конце концов избиения прекратились. К тому времени я уже не был ни самоуверенным, ни избалованным. Они сломали меня. Я был у них прислугой. Они заставляли меня чистить их ботинки, готовить им обед. — Салман сделал глубокий вдох. — А потом им снова стало скучно, и они решили сделать из меня такого же бойца, как они сами. Они дали мне ружье и повели на конюшни — попрактиковаться.
— Салман… — вырвалось у Джамили. Она яростно замотала головой — словно не хотела знать, что будет потом. Но Салман безжалостно улыбнулся и продолжил.
— Потом, когда все закончилось, мой отец больше всего сокрушался о том, что они перестреляли всех лошадей. Вот только они в них не стреляли. Стрелял я. Они заставили меня использовать лошадей как мишени для моей стрелковой практики. Мне пришлось быстро научиться, потому что, как мне сказали, у меня есть право только на один выстрел для каждой лошади. Если я не убью ее с первого раза — она будет биться в агонии, пока не умрет.
Джамиля закрыла глаза. Вот где он научился стрелять. Вот почему он никогда близко не подходит к лошадям. Ей казалась, что ее душа заледенела. Некоторое время она не могла произнести ни слова. У нее был шок. Потом Джамиля сказала:
— Как-то на конюшнях Абдул защищал тебя. Я не поняла почему…
— В первый день Абдул попытался остановить их, и они предложили мне выбор: или стрелять по лошадям, или по нему. Но хуже всего то, что им удалось сделать меня таким же, как они. Я начал думать как они — просто чтобы выжить. Я стал хитрым. Когда бедуины пришли спасать нас, они нашли меня с ружьем на крыше замка — я как-то вырвался и решил перестрелять их. Я был готов убить человека — это стало казаться мне не просто возможным, но совершенно нормальным.