Секреты Штази. История знаменитой спецслужбы ГДР

Кёлер Джон

Закрытый процесс по делу Кнайфеля начался 9 марта 1981 года в тщательно охраняемом здании суда в Карл-Маркс-Штадте. Разумеется, прокурор, судья и народные заседатели все были членами СЕПГ. «Я твердо решил бойкотировать этот фарс, — рассказывал автору этих строк Кнайфель. — Когда судья начал зачитывать приговор и прозвучали слова „именем народа“, я закричал: „Хватит издеваться над этими словами, народ здесь ни при чем, вы, лакеи! Я не признаю этот ваш приговор“». Два сотрудника Штази тут же выволокли Кнайфеля из зала суда. Он даже не услышал, что его приговорили к пожизненному заключению.

16 марта Кнайфеля привезли в бранденбургскую тюрьму. Его втолкнули

в крошечный бокс автозака, пристегнув наручниками левую руку к решетке, а правую к стальному кольцу, ввинченному в пол. В такой крайне неудобной позе Кнайфелю пришлось оставаться в течение трех часов поездки. Он был одет в тонкую рубашку и брюки в то время, как на улице было очень холодно. Дрожа от холода и от боли, он закричал: «Вы, собаки, прекратите издевательства над политическим заключенным!». Тучный надзиратель просунул дубинку через решетку и ударил ею Кнайфеля по голове. «Мои зубы лязгнули, и я выплюнул кровь. Когда меня выволакивали из фургона, я мог лишь стонать».

В Бранденбурге Кнайфеля посадили в маленькую камеру площадью не более трех квадратных метров И без всякого отопления. Позднее ему пришлось сидеть с двумя уголовниками. Один из них был женатым партийным функционером, который соблазнил одну из сотрудниц партаппарата. Она вскоре начала его шантажировать, и он убил ее. Этот убийца, как сказали надзиратели Кнайфелю, должен был «модернизировать его». Протестуя против таких попыток криминализации политических заключенных, Кнайфель начал свою первую голодовку, которая продолжалась несколько месяцев. Время от времени его помещали в тюремный госпиталь, где подвергали принудительному кормлению. «Несмотря на свирепые директивы майора Арндта, который хотел, чтобы я умер, доктор Хофман, человек, для которого этика врача стояла на первом месте, вытащил меня из моей дыры и спас мою жизнь», — вспоминал Кнайфель.

Ирмгард Кнайфель дали два года исправительно-трудовых работ за «недонесение о преступлении», хотя муж никогда не делился с ней своими планами. «На допросах следователи Штази убеждали меня подать заявление на развод, обещая мне немедленное освобождение. Но я отказалась». Ирмгард содержали почти в таких же суровых условиях, как и мужа. Сына Кнайфелей приговорили к десяти месяцам тюрьмы, однако через четыре с половиной месяца его выпустили, дав два года условно. Сержанта ННА приговорили к четырнадцати годам, а другой приятель Кнайфеля получил шесть с половиной лет.

О бедственном положении, в каком оказалась его семья, Кнайфель узнал лишь год спустя. Лишь полгода спустя после своего освобождения Ирмгард Кнайфель получила разрешение на свидание с мужем в тюремном госпитале продолжительностью в один час. Им запретили обняться или даже дотронуться друг до друга. Ирмгард не разрешили говорить о своем пребывании в тюрьме, поэтому Кнайфель не знал, что ей пришлось вытерпеть. «Однако одного взгляда на нее было достаточно. Ей было сорок лет, но выглядела она на все пятьдесят».

В 1984 году гэбисты решили, что упрямца Кнайфеля следует поместить в более суровые условия. Самым подходящим местом для него сочли «Баутцен-I», «Желтую Беду». Там имелся карцер специзоляции. Следующий год Кнайфель провел в темной, сырой одиночке.

Кнайфель не хотел, чтобы его принимали за обычного преступника, и на перекличках обычно кричал: «Кнайфель, политзаключенный коммунистов!». Его так часто и жестоко избивали за это, что он потерял счет побоям. Били его, как правило, привилегированные уголовники. Одним из самых жестоких его мучителей был бывший член СЕПГ и офицер полиции по

фамилии Тирфельд. Огромный детина, он отбывал уже второй срок за растление малолетних. Первый срок он получил за изнасилование своей дочери. В тюрьме он специализировался на выдергивании рук из плеч. Однако там был и надзиратель, старший сержант Вольфганг Шмидт, который сам любил заниматься подобными делами.

В холодную зиму он наслаждался тем, что окатывал Кнайфеля ледяной водой из ведра.

Время от времени Кнайфеля переводили в камеру попросторнее, где содержались трое-четверо заключенных, обычно матерых уголовника. Поскольку он упорно не поддавался «перевоспитанию», такой эксперимент, как правило, продолжался недолго. Кнайфель находил все новые и новые способы протеста. Острым концом сломанной пластмассовой ложки он вскрыл себе вены на ноге и собрал кровь в чашку. Прежде чем кровь свернулась, он нарисовал на стене камеры карикатуры, высмеивающие надзирателей и коммунизм. В другой раз он написал кровью на своей тюремной робе «Политзаключенный». На этом этапе здоровье Кнайфеля сильно пошатнулось. Его ноги распухли до такой степени, что стали похожи на колоды.

В августе 1985 года Кнайфеля перевели в тюремный госпиталь близ Лейпцига. В соседней палате лежал Иоганнес Цубер, двадцатидвухлетний студент из западногерманского города Эрлангена, который отбывал срок за «бандитизм», заключавшийся в том, что он помогал гражданам ГДР бежать на Запад. Узники не видели друг друга, однако случались моменты, когда охранники отвлекались, и тогда они могли переброситься через зарешеченные окна парой слов, сказанных шепотом. Когда Цубер узнал, что его собираются освободить и депортировать в Западную Германию, Кнайфель поспешно набросал тайное послание. Цуберу удалось вывезти его, и через несколько дней оно было опубликовано в малотиражной западногерманской газете «Патриот». Статья об издевательствах Штази над заключенными и мужественном сопротивлении, которое оказывал своим палачам Кнайфель, борясь в неравных условиях, была озаглавлена «Призыв о помощи с другой стороны». Тогда же молодой студент информировал правительство ФРГ и представителей лютеранской церкви о жуткой ситуации, в которой оказался Кнайфель.

«Призыв о помощи» не оказал немедленного воздействия. С течением времени Кнайфель изменил формулировку своего ответа на утренних поверках, отвечая надзирателям, входившим в его камеру: «В камере два заключенных и один политзаключенный хонеккеровской банды». К 1987 году у него вся голова была покрыта шрамами — следами побоев. На некоторые раны были наложены швы, другие зажили сами, без вмешательства медиков.

«Бывали случаи, когда на мои раны и язвы никто не обращал внимания, — вспоминал Кнайфель. — Я зализывал их или смазывал своей мочой, чтобы избежать инфекции».

«Однажды, когда меня привезли в медсанчасть с очередной травмой головы, я пожаловался врачу, но тот лишь сказал: „Не нужно так часто падать“.».

Однако в этой системе работал врач, на которого Кнайфель смотрел как на ангела милосердия. «Это был доктор С. Г. Рогге. Несмотря на свой довольно высокий чин подполковника, он был прежде всего гуманистом, спасшим много жизней, включая мою собственную. Не все сотрудники Штази были негодяями. Мы, заключенные, очень боялись, что когда-нибудь его подловят на этом». По прошествии многих лет Кнайфель узнал, что гуманные стороны характера доктора Рогге все же не ускользнули от внимания соответствующих инстанций. Однако недостаток конкретных улик помешал им упрятать добросердечного доктора за решетку.