Секреты
Шрифт:
в) А вчерашняя «Баффи» была просто супер.
Я бы сказала:
а) Я собираюсь попросить мобильник на день рождения. Накуплю разноцветных футлярчиков, словно это куколка и я ее переодеваю. Правда же клево, если твой мобильник становится вдруг личностью и разрешает тебе разговаривать только с теми, кто ему нравится? А всем же остальным отвечает своим забавным электронным голоском: «Абонент недоступен».
б) Я тоже думаю, не стать ли вегетарианкой. Даже помыслить не могу… а ты?.. чтобы есть ягненка — они такие славные… хотя, конечно, не
в) «Баффи» — моя самая любимая программа. Как по-твоему, там действительно вампиры? Правда ведь, было бы здорово попасть в эту программу? И тоже стать вампиром!
А вот как отвечала Алиса:
а) Тебе повезло.
б) Я тоже.
в) Да.
По-моему, мои ответы куда интереснее.
Но, кажется, Мария была другого мнения. В начале дня она кивала мне и улыбалась, но к тому времени, как мы стали складывать книжки-тетрадки в школьные рюкзаки, чтобы идти по домам, она уже только отворачивалась с недовольным видом и хмурилась. Мне она не сказала ни слова, только буркнула: «Пока!» — когда я попрощалась. Алиса тоже сказала «пока», но тут же, едва я повернулась к ним спиной, добавила: «Скатертью дорожка!» Мария протянула: «Али-и-са!» — но та только расхохоталась. Они обе смеялись.
Я прошла через игровую площадку с высоко поднятой головой, делая вид, будто ничего не слышала. Завтра я к ним и близко не подойду. На Алису мне всегда было наплевать, но Мария казалась другой.
Это я — другая.
Хорошо бы никто не считал меня чудаковатой.
Ванда ждала меня, опершись на ограду, и гляделась в зеркальце, изучая свой нос. Она ни на грамм не прибавила в весе, несмотря на то что уплетает уйму шоколада, и прыщей у нее почти не было.
Мария и Алиса проскочили мимо нас, нахально хихикая.
— Ты почему так покраснела, Индия? — спросила Ванда.
— Вовсе и не покраснела, — ответила я тупо.
Ванда повернула зеркальце ко мне. Передо мной вспыхнула Девочка — Вареный Рак.
— Я бежала, мне жарко, — сказала я, хотя было так холодно, что я вся съежилась в теплом мохеровом пальто. Это форменное пальто нашей школы. В отличие от всех других наших девочек, мне положительно нравится школьная форма. Особенно пальто. Когда я надеваю его, папа всякий раз говорит: «Мой плюшевый медвежонок».
Нет… говорил раньше. Теперь он меня никак не называет. И, кажется, вообще почти не замечает. А если замечает, это значит только одно: я его раздражаю.
Я сидела на ступеньке и читала «Дневник» Анны Франк, когда он проскочил мимо меня. Вернее, споткнулся об меня. Спросил, не ушиб ли, я покачала головой, хотя мне все же было немного больно. Думаю, на моей попе остался синяк — он случайно саданул меня ногой. Но я в этом не уверена, потому что мне никогда не удавалось толком разглядеть ее. Все это слишком грустно.
— А тогда отчего у тебя такой унылый вид? — спросил папа, стоя надо мной.
Я глубоко вздохнула, думая, с чего начать. Я надеялась, что папа сядет рядышком,
— Я уверен, скоро вы опять все подружитесь. И почему ты не предложила им обеим поиграть вместе? — сказал папа, уже сбегая по лестнице вниз.
— Мы не играем, — сказала я обиженно. — И я никогда не была подругой Марии, в том-то и дело. У меня никогда не было настоящей подруги в этой ужасной старой школе.
— Ну что ж, возможно, ты скоро перейдешь в другую школу, — сказал папа.
Я уставилась на него, стараясь разглядеть его лицо в тускло освещенном пролете лестницы. Кажется, он не шутил.
Что он имел в виду, когда сказал про новую школу? Я вдруг страшно разволновалась. Может, папа и мама решили отдать меня в школу-интернат, чтобы я не болталась у них под ногами?
Миранда сейчас учится в интернате. Она этого хотела. Она любит книжки про Гарри Поттера и думала, что школа-интернат это здорово, — но поначалу определенно возненавидела ее. Она проливала целые ведра, чаны, целые бассейны слез. Письмо, которое она мне написала, было сильно испачкано, все в пятнах от слез. Но теперь все в порядке, говорит она, здесь не так уж плохо. А в последнем письме написала даже, что это блеск, супер и так далее. С тех пор я не получала от нее писем уже сто лет. Хотя я написала ей три письма подряд.
Перейти в интернат — для меня это было бы ужасно, потому что я уверена, ничего хорошего меня там не ждет. В интернатах полагается участвовать в коллективных играх, командами, но меня никогда никто в свою команду не выберет. Учителя непременно будут делать ехидные замечания на мой счет, а все девчонки объединятся против меня.
Но вот если меня переведут в интернат, где Миранда, она поддержит меня. Конечно, у нее теперь есть новая лучшая подруга, я знаю, но, может быть, я смогу стать ее старой лучшей подругой? И, может быть, интернат окажется не так уж и плох?
— А можно мне перейти в школу-интернат, где Миранда, папа? — спросила я, когда он был уже внизу.
Он остановился и, вскинув голову, посмотрел на меня.
— Что?
По-видимому, он уже забыл, о чем мы только что говорили. Последнее время такое случается с ним часто.
— Можно мне перейти в интернат, где Миранда? — повторила я. Голос не очень мне повиновался. Хотя папа мой самый любимый человек в мире, последнее время я немного побаиваюсь разговаривать с ним. Это потому, что он может ни с того ни с сего вскипеть и так рявкнуть, словно он меня ненавидит.
То же случилось и на этот раз.
— Замолчи, ради бога! — прорычал он. То есть слова были другие. Гораздо хуже. — Ты, верно, думаешь, что я печатаю деньги? Да ты знаешь, сколько этот чертов интернат стоит за полгода? (Вместо «чертов» он тоже сказал другое слово.) Если надумала перейти туда, меня это не касается. Обратись к своей мамаше.
— Но я вовсе не хочу в интернат, честное слово, не хочу, папа! Просто ты сказал, что, может быть, я перейду в другую школу… — Я была уже в полном отчаянии, слезы катились по щекам градом.