Секс? Деньги? Любовь!
Шрифт:
Мне предстояло доехать до городского общежития, где массово селились абитуриенты из регионов.
Я все-таки отвыкла от московского ритма жизни. Уже в метро, в самый вечерний час пик, ошалело вертела головой, крепче прижимая к себе чемодан. Повсюду мне мерещились охотники за моим добром.
Благополучно добравшись до общежития, заселилась и оплатила проживание на две недели. За крышу над головой пришлось отдать сто рублей. Грабительские расценки!
Меня поселили с веселой болтушкой Лидочкой. Она приехала покорять МГУ из Украины.
Мы разговорились с ней и довольно быстро нашли общий язык. Так как заселились мы почти одновременно, то пошли вдвоем обследовать общие места: душевые, санузлы и кухню.
На кухне сидело несколько человек, которые нас поприветствовали и угостили чаем с печеньем. Ребята рассказали, где лучше покупать продукты, и мы с Лидой решили на следующее утро сходить на рынок. Питаться то чем-то надо эти две недели.
Уже на следующее утро мы бродили среди прилавков. Это была стихийная толкучка, где каждый торговал тем, что сумел найти дома. На расстеленных газетах, прямо на асфальте, пожилые люди продавали фарфоровые статуэтки, часы, книги, валенки, консервы и многое другое. Все пытались хоть как-то выжить после дефолта.
Дойдя до специальных продуктовых прилавков, за которым стояли бойкие женщины, мы с Лидой выпали в осадок. Если в нашей деревне у знакомой бабульки можно было купить килограмм творога за шесть рублей, то здесь вынь да положь тридцатник! С такими ценами мой запас финансов быстро растворится.
Лидочка тоже взирала на этот беспредел с ужасом в глазах. У нее с собой была еще меньшая сумма, чем у меня.
Решив особо не шиковать, мы закупили крупы и консервы. Не забыли взять и чего-нибудь к чаю в виде сушек и печенья.
Уже в нашей комнате я демонстрировала ей свои заготовленные номера для приемной комиссии. Девушка с восторгом наблюдала за мной и приговаривала:
– Ну, ты просто прима, Любка! Такое талантище. Правильно сделала, что приехала в театральный поступать. Кончаловский или Балабанов тебя с руками оторвут в свои фильмы.
– А я еще подумаю, идти к ним или нет, – я улыбалась и тоже в это верила. По-другому и быть не могло.
* * *
У меня в руках было расписание отборочных туров в двух институтах. Сегодня мне предстоит покорять ГИТИС.
Через три часа буду читать свой отрывок перед маститыми деятелями театра.
Я нервничала и заикалась. Еще никогда не испытывала такой мандраж перед выступлением. От того, как я себя покажу, зависит останусь ли я в Москве или придется возвращаться к бабуле под крыло, а там и парикмахерский ПТУ замаячит на горизонте.
Передернувшись при мысли о чужих прическах, я старательно повторяла в голове текст, который знала уже наизусть.
– Да что ты трясешься, как цуцик? Из-за тебя вон чай на столе разлился, – Лида показала на мокрые пятна на протертой клеенке.
– Волнуюсь, – честно ответила я, – Вроде все знаю, все
– Это нормально, – усмехнулась Лида, – Было бы хуже, если ты была во всем абсолютно уверена и ни о чем не переживала.
– Почему хуже то? – с недоверием гляжу на нее.
– Да потому! Сейчас ты нервничаешь, и твой мозг максимально сконцентрирован. В нужный момент на экзамене он с легкостью подкинет тебе ответ или решение, как сделать. Так?
– Предположим, – согласилась я.
– А теперь представь, что ты расслаблена и ни о чем не беспокоишься. А тут внезапно наступает критический момент, но твой мозг продолжает оставаться в нирване. Так что радуйся!
– Чепуха какая-то, – пробурчала я, громко прихлебывая горячий чай.
– Не чепуха, а исследования британских ученых!
– Где мы, а где британские ученые, – я рассмеялась, – У нас по определению вся жизнь – это стресс и критический момент.
Лида надулась и продолжила уплетать бутерброд из хлеба и консервы. А что? Дешево, сердито и сытно!
* * *
Наступил ответственный момент. Мою фамилию и имя должны выкрикнуть следующими, как раз после выступления худощавого паренька.
Мне вспоминались утренние слова Лиды про стресс и внезапное озарение. Сейчас как раз тот самый момент, когда на меня должно снизойти вдохновение и весь мой талант.
– Ковальчук Люба, – громко выкрикнул секретарь приемной комиссии, – Давай, проходи.
На негнущихся, словно деревянных ногах, я вышла на сцену. Передо мной сидело четверо уважаемых мастеров и одна незнакомая женщина, скорее всего кто-то из канцелярии.
– Девушка, не задерживайте нас, – раздраженно сказал один из них.
– Меня зовут Ковальчук Любовь Андреевна. Я…
– Мы знаем, как вас зовут, – снисходительно перебил меня мужчина, – Что читать будете?
– Шекспир, отрывок Джульетты к Ромео.
– Начинайте скорее, – поторопил мастер.
– «Мое лицо спасает темнота,
А то б я, знаешь, со стыда сгорела,
Что ты узнал так много обо мне.
Хотела б я восстановить приличье,
Да поздно, притворяться ни к чему.
Ты любишь ли меня? Я знаю, верю,
Что скажешь да…»
– Спасибо нам достаточно. Что еще есть? – пытливо глянул на меня мастер.
А дальше пошел прогон по басням, стихам и отрывкам из пьес. Было видно, что комиссия сомневается на счет меня, но что-то их все же привлекло.
– Спасибо, вы свободны. Посмотрите потом списки после прослушивания.
Я быстро ретировалась со сцены, смахивая со лба пот. На дальних рядах сидели такие же, как я бедняги, ожидающие своего результата. Присоединилась к ним и еще два часа провела, как на иголках.