Секс и деньги. Сборник романов

Крейг Роберт

Практически сразу, как они ушли, другая девушка спрашивает разрешения присесть за твой столик. Она далека от совершенства, похоже, у нее был сломан нос, но она молода. Очень молода. «Это гораздо лучше», — думаешь ты, это именно то, чем ты хотел бы себя развлечь в ожидании друга. Ты говоришь:

— Конечно… пожалуйста, — придвигаешь ей кресло, предлагаешь шампанского.

Она отказывается, ты не понимаешь, почему, но она, очевидно, считает это достойным жестом. Ее плечи расслаблены. Ты не заметил, насколько они были напряжены до того, пока она не расслабилась.

А когда ты начинаешь задавать ей вопросы, она совсем успокаивается. Она не ожидала, что с ней станут разговаривать. Ты приходишь от нее в восторг. Искренне. Тебе нравится ее местечковый акцент — намек

на то, что она обнажалась далеко не так часто. Она вызывает у тебя еще больший интерес, когда рассказывает, что учится на первом курсе колледжа. Хотя это вовсе тебя не удивляет, хотя ты и сам предполагал это, из ее уст это возбуждает тебя еще сильнее. Сейчас ты уже изучаешь те части ее тела, которые не скрывает наряд. Тело у нее очень бледное и очень гибкое. Сейчас ты захотел узнать, как она выглядит обнаженной. Сейчас ты захотел провести тыльной стороной ладони по ее обнаженным плечам, по шее. Сейчас ты источаешь запах крови.

Ты спрашиваешь, как давно она танцует. Она говорит, что это всего лишь третья ее ночь вообще и первая ночь здесь, где танцуют полностью обнаженными. Мысль о том, что прежде она не танцевала для толпы мужчин, заводит тебя даже сильнее, чем то, что она первокурсница, а мысль о том, что ты можешь быть первым мужчиной, платящим ей за то, чтобы она танцевала совершенно обнаженной, возбуждает еще больше. Тебе интересно, будет ли она трепетать, танцуя для тебя, будет ли ее кожа слегка дрожать или покрываться мурашками, когда ты будешь ее ласкать. Тебе интересно, сможет ли она очень долго смотреть тебе в глаза, даже если ты прикажешь ей сделать это.

— Нервничаешь? — спрашиваешь ты.

— Немного. Но ведь то, что я должна снять, всего лишь крошечный кусочек ткани.

Это вызывает у тебя улыбку. Ты не думал об этом в таком ракурсе.

Она показывает на танцующую на сцене девушку, танцующую очень профессионально.

— Моя подруга привела меня сюда, говорит, здесь я заработаю хорошие деньги.

— Она тоже первокурсница? — спрашиваешь ты. Ее подруга просто красавица.

— Ага.

Интересно, настоящие ли груди у ее подруги? Они выглядят слишком совершенными, чтобы это было правдой, но где она в таком случае взяла деньги на такую дорогую операцию? Должно быть, они настоящие. А затем тебе становится интересно, когда это восемнадцатилетняя девушка успела научиться так танцевать.

Ты поворачиваешься к девушке за твоим столиком:

— Ты уверена, что не хочешь выпить?

Она думает с минуту, глядя куда-то вдаль, поводит глазами, а затем, когда ей что-то приходит на ум, улыбается, поворачивается к тебе, лукаво смотрит на тебя и говорит:

— Ладно, я буду «Ширли Темпл»

[10]

.

«Ширли Темпл»! Ты не показываешь своего удивления — по крайней мере, надеешься, что не показываешь, — но ты изумлен. Вот почему она не хотела пить шампанское — ей еще недостаточно лет, чтобы употреблять спиртное, и в свою первую ночь в этом клубе она не знает, можно ли это делать, не хочет испытывать судьбу и упустить такую возможность, бросить тень на подругу, которая поручилась за нее, или даже, более того, причинить ей неприятности.

Ухмыляясь, ты заказываешь девушке «Ширли Темпл». Официантка очень удивлена, переспрашивает у тебя заказ. Ты киваешь. Она пожимает плечами, приносит коктейль. Девушка потягивает его, оставляя следы губной помады на соломинке.

Заказ этого напитка просто свел тебя с ума. Ты в восторге, что ты сидишь здесь рядом с девушкой, которая все еще любит «Ширли Темпл», но ты можешь в любой момент прижать к себе ее голую киску.

И ты понимаешь, что прямо здесь, прямо сейчас, в данном случае, это ни что иное, как восторг от мысли, что ты можешь ее развратить. Что ты можешь просто потянуться и сорвать что-то с неба, и разрушить это. Что ты можешь схватить эту совершенную вещь и смотреть, как она гибнет в твоих руках. Ты еще не получал, подобно монголу, удовольствия от разрушения ради разрушения (в самые темные, самые тяжелые моменты своей жизни ты мечтал об этом). Но вместо этого ты получаешь удовольствие от разрушения именно потому, что действие, которое его вызывает,

оказывается тем действием, которое приносит удовольствие тебе. Как если бы реальный процесс срезания цветов для украшения твоего дома доставил тебе такое же удовольствие, как созерцание их свежесрезанных стеблей. Ты в восторге от мысли, что если бы ты заставил эту девушку танцевать для тебя, в то время как действие это приносило бы тебе удовольствие, в ней бы оно разрушило что-то, что никогда уже не восстановится. Как если бы холодной-холодной ночью удовольствие тебе доставили не только тепло и пляска огня, но и тот факт, что дерево должно было погибнуть, чтобы произвести этот огонь. Почему-то факт, что вещь используется в процессе, мысль, что никто больше не сможет в точности обладать тем, чем обладал ты, крайне возбуждающа. Это то же самое ощущение, которое ты испытываешь всякий раз, когда ты и только лишь ты распиваешь бутылку драгоценного уникального вина. Никто больше не может этого понять, не так ли? Это заставляет тебя чувствовать себя особенным, отделяет от остальных людей, пусть и в очень маленьком отношении.

И когда ты осознаешь это, то понимаешь, почему, когда вы разделяете такую вот девушку с одним или даже двумя ближайшими друзьями, это делает вас еще ближе, ибо вы разделили друг с другом такой приносящий удовольствие опыт, какой никто никогда не имел и никогда не будет иметь.

Затем у тебя возникает замечательная идея. Ты мог бы взять их обеих — эту девушку и ее подружку чтобы они танцевали для тебя вдвоем. Ты мог бы взять двух этих восемнадцатилетних, пьющих «Ширли Темпл» первокурсниц, чтобы они прижимались друг к другу, терлись о бедра друг друга во время танца, целовались. Это было бы еще извращеннее, еще унизительней, и поэтому еще разрушительней. Это оставило бы еще меньше тем, кто придет после тебя.

И это именно то, что ты делаешь. Ты говоришь ей, чтобы она позвала свою подругу за ваш столик, и объясняешь им, чего хочешь. Поначалу они сопротивляются, они никогда не делали подобного прежде, а это, конечно же, именно то, на что ты рассчитывал. Но их сопротивление, как практически всегда показывает твой опыт, оказывается лишь вопросом денег. Ты соглашаешься заплатить каждой двойную ставку за танец для тебя в течение часа. Но они, однако, должны еще урегулировать это с менеджером, они восхитительны в своем незнании политики клуба в отношении подобных вещей. Девушка, которую ты отправил со своим другом, так бы себя не вела. Естественно, руководство ничего против не имеет.

Когда ты прокладываешь свой путь в глубину коридора, ты проходишь мимо своего друга, но он даже не замечает тебя. Для мира он умер, он под анестезией.

Начиная танцевать, выглядят они немного неуклюже, они смотрят друг на друга чаще, чем на тебя, они немного смущены видом тела другой, внезапно осознали наготу, хотя лишь недавно делили раздевалку без задней мысли. И наконец, та девушка, которая танцует здесь дольше, берет на себя инициативу, наконец, задвигает бедро между ног своей подруги и прижимает ее ближе, сплющив их груди. И вместе с этим они, наконец, будто нырнув в бассейн с холодной — как они и ожидали — водой, расслабились. Они смотрят на тебя чаще, чем друг на друга, они трутся друг о друга телами, скользят вверх-вниз друг по другу. Но ближе к концу оплаченного часа ты видишь, что ситуация снова изменилась, к концу часа девушки уделяют телам друг друга столько внимания, настолько увлеклись своими затяжными, жадными поцелуями, что на тебя перестали смотреть вообще. К концу часа ты удовлетворенно замечаешь, что когда бедро одной проникает между ног другой, оно выходит оттуда блестящим от влаги.

Когда вы покидаете коридор, они выглядят слегка уставшими, будто уселись на американские горки, но не были уверены, что хотят на них кататься. Но потом, когда ты расплачиваешься с ними, когда ты отсчитываешь стодолларовые бумажки, когда сверх этого платишь им по тридцать процентов за хорошую работу, выглядят они воодушевленными, счастливыми, будто рады, что все-таки сделали это. Они стоят рядом, обнаженные, их руки все еще обвивают талии друг друга. Они размыкают объятья, только чтобы пересчитать деньги.