Секс в большом искусстве, или Как охмурить гения
Шрифт:
— Спасибо, Джейн. — И медленно провел ногой по вдавленной полосе, оставшейся на полу. — Сами до отеля доберетесь? — Йен не отрывал взгляд от носка ботинка и все возил ногой по полу.
— Отлично доберусь, — сказала я. — Позвоню — и сразу поеду.
— Ну, тогда до свидания, Джейн. Увидимся завтра утром.
Не вынимая рук из карманов, по-прежнему глядя в пол, Йен повернулся и пошел через галерею к выходу, но отчего-то остановился на полдороге. Испугавшись, что он обернется и увидит, как я провожаю его взглядом, я схватила телефон и на глубоком вздохе поспешно набрала Нью-Йорк. Услышав
Всего хорошего, Йен, сказала я мысленно. Увидимся утром.
— Галерея Дика Риза!
Я вздохнула в третий раз, надеясь, что этот вздох не станет для меня последним, и попросила соединить с Диком.
Глава 18
Миллиметровка, чертеж номер один
Художник — это человек производящий вещи, которые людям не нужны, но отчего-то уверенный, что осчастливить мир подобными штучками — отличная мысль.
На следующее утро Йен заехал за мной на Мэддокс-стрит, и мы направились в аэропорт Хитроу. Когда я садилась в такси, никаких «привет, Джейн» не прозвучало: Йен молча смотрел в окно. Я забеспокоилась, что дух его сломлен, подобно несчастной скульптуре «Номер шесть», и тоже уставилась в окно, разглядывая рекламные щиты, месяц назад такие чужие, а теперь такие привычные. Дождь бил в стекло, и мне казалось, что прошла целая вечность, с тех пор как я в прошлый раз ехала в аэропорт. Я повернулась к Йену с намерением сказать об этом, но осеклась, увидев его печальное лицо. Хотелось утешиться его словами: «Я знаю, каково ощущать опустошение и бояться, что так теперь будет до конца жизни».
Выгрузив мои сумки на тротуар, Йен заплатил таксисту, хотя это должна была сделать я (из средств Дика Риза), поставил мой багаж рядом со своим на багажную тележку и медленно покатил ее к стойке регистрации пассажиров.
— Доброе утро, — послышался бодрый деловой голос таможенника. На мгновение я взгрустнула: теперь мне будет не хватать английского произношения, но тут же вспомнила, что рано или поздно Йен снова заговорит, и я смогу наслаждаться чистейшим языком туманного Альбиона в любой точке земного шара.
— Доброе, — ответила я, протянув наши билеты и мой паспорт. Йен подал свои документы, кивнув в знак согласия, что утро таки наступило, хотя он не готов утверждать, что вполне ощутил доброту начинающегося дня.
— Итак, Джейн Лейн, — сказал таможенник за стойкой, мельком взглянув на меня. — Кто-нибудь передавал вам какие-либо вещи с просьбой пронести их на борт самолета?
— Нет.
— Вы не оставляли багаж без присмотра, после того как упаковали вещи?
— Не оставляла.
— Хорошо. Ваше место — два «б». Посадка начинается через час. — Таможенник повернулся к моему спутнику: — Йен Рис-Фицсиммонс? — уточнил он, причем в глазах мелькнул огонек узнавания, и принялся задавать те же вопросы.
Я словно в трансе не сводила взгляда со своего билета с большим красным штампом «Повышение категории»: отметка указывала, что я полечу первым классом. Ошибка, что ли? Я открыла
— Прекрасно. Ваше место — два «а».
Как это могло произойти? Неужели Аманда допустила промах, сказавшийся на мне самым благоприятным образом? Сильно сомневаюсь… И тут меня осенило: место в первом классе ни в коей мере не является заслугой Аманды.
— Спасибо, — поблагодарила я, когда мы с Йеном шли к нашему выходу.
— За что? — удивился он, затем улыбнулся — первый раз за утро. Настроение резко улучшилось. Улыбнувшись в ответ, я промолчала, а Йен не стал уточнять.
Мы ожидали посадку в особом зале, куда пускали только пассажиров первого и бизнес-класса. Здесь столы были уставлены бутылками с водой и фруктами. Я знала — нет смысла делать запасы, стюардессы принесут пассажирам первого класса и водички, и фруктов, только попроси, — однако привычка взяла свое: я прихватила бутылку воды, яблоко и банан и спросила Йена, не нужно ли ему что-нибудь. Он отказался, не отводя взгляда от окна; он не разговаривал, не улыбался, не писал в дневнике, не чертил на миллиметровой бумаге; сбоку взъерошенные волосы стояли торчком… Я сказала, что хочу купить в дорогу журналов. Йен рассеянно кивнул.
Выбрав ноябрьский выпуск «Артфорума», я перешла к разделу о моде и знаменитостях, взяв британский «Вог»», а привычному журналу «Пипл», предпочла свежую струю «Хэлло!», мысленно оправдываясь: пусть здесь нет пищи для ума, зато это читают во всем мире. Вернувшись в ВИП-зал ожидания, я собрала журналы в стопку, благоразумно положив сверху «Артфорум». Почему-то снова вспомнилось, что Йена всегда считала подделкой, а он оказался таким настоящим. Да уж, если кто из нас и фальшивка, так это скорее я. Раз мне хочется читать «Пипл», «Хэлло!» или даже «Энтертейнмент уикли», это мое право. И я решительно сложила журналы в том порядке, в котором собиралась за них приняться.
Поднявшись на борт самолета, мы с Йеном уселись в большие, удобные кресла. Я тут же вытащила телеэкран из подлокотника и углубилась в изучение телепрограммы самолета. К моему разочарованию, оказалось, полет слишком короток для просмотра фильма.
— О, — огорчилась я, закрывая программу, — похоже, ничего не посмотрим — полет длится всего полтора часа.
— Полтора? — удивленно переспросил Йен и, наклонившись вперед, достал из пиджака билет, на котором разглядел что-то утешительное. — Два с половиной часа. Видите? — Он передал билет мне. — Другой часовой пояс, разница в час, — пояснил он. — Рим на час впереди Лондона, — закончил Йен, с явным облегчением откинувшись на спинку сиденья.
В тот момент уверенность в том, что я никогда больше не подумаю о Йене как о человеке с придурью, сильно поколебалась. Кто станет радоваться, узнав, что ему лететь лишний час? Кто захочет оставаться в воздухе как можно дольше? Я покосилась на скульптора: он улыбался, глаза блестели ярче, он внимательно рассматривал салон, замечая и впитывая каждую мелочь, затем повернулся ко мне и с энтузиазмом заговорил о книге, которую недавно прочел. Немного позже я посмотрела в окно и увидела, что мы уже летим. Я пропустила взлет и всю нервотрепку, связанную с ним! Раньше мне никогда не удавалось настолько отвлечься.