Секс-защитник по соседству
Шрифт:
Но я снова киваю и сразу иду к горе грязной посуды.
— Ну, мы поехали. Да и еще, — надевает она пальто и указывает на подвал. –Там у Айала экспериментальный пациент. Если он выздровеет, то мы станет богатыми.
В голосе слышна убежденность и восторг. Не забыла малышка, как хорошо иметь деньги. Тогда почему не пришла ко мне?
— Мне кажется вы здесь счастливы?
— Еще бы… Мы хотим открыть клинику в городе, потому что с медициной здесь, просто атас. Вот ездим, как можем, помогаем.
—
— Нет, меня всему муж учит, но я поступила, потихоньку учусь на вечернем.
Здорово, — улыбаюсь я так, что мои накладные, желтые зубы выставляются вперед.
Ольга кивает и рукой указывает на подвал.
— Он иногда рычит, но в общем-то безобидный. Он будет просить мяса, но вы не потакайте ему. Его меню на холодильнике.
Экспериментальный пациент. Такое страшное выражение. Больше напоминающее легенды о Франкенштейне. И меня держит страх, хотя я понимаю, что именно там лежит Илий.
Он не захотел смиряться с инвалидностью и пошел на самые крайние меры. С одной стороны, это ужасная глупость, а с другой возможный шанс. Разве имел он право его упускать?
Готовлю по рецепту нужные блюда и собираюсь с мыслями. Он меня не узнает это ясно. Будет ли разговаривать? Или просто поест и отправит. Как себя вести? Строго? Или может быть лаского? Под стать крупной форме камуфляжа.
Хотя после того, как он не поверил в свое отцовство, мне сложно не злиться на него. И даже его положение не мешает ощущать губительные эмоции.
Беру поднос, ставлю необходимые тарелки и открываю ногой приоткрытую дверь, за которой, кажется очень темно.
Иду вниз, медленно спускаюсь по ступеням и вдруг замечаю его.
Боже, боже, Боже….
Дыхание перехватывает, потому что он… отжимается. Вы можете в это поверить?
Потому что ноги его, не висят культяпками, а упираются в пол.
— Не стойте там, жрать хочется.
Сглатываю новый крик, унимаю бешенное бьющееся сердце и продолжаю медленный спуск. Только помнить, только помнить, что он экспериментальный пациент.
Именно поэтому он поджимает под себя ноги, с виду абсолютно здоровые и осматривает меня, потом поднос.
— Опять это безвкусное дерьмо. Когда уже мясо будет?
— Принесла то, что сказали, — гнусавлю не своим голосом и ставлю поднос на столик возле стола.
Там какие-то бумаги. Отодвигаю их и раскрываю чашки с супом и овощным салатом.
Чувствую сзади, как он поднимается во весь рост и вижу перед собой тень. Господи, я уже и забыла какой он огромный, а постоянные отжимания кажется сделали его руки еще рельефнее.
Он наклоняется и нюхает суп.
— Сначала вы, я не доверяю новым людям, — слышу голос над головой и пожимаю плечами.
Лучше
Пробую свой суп, отмечая что со второго раза получилось сделать его съедобным и вдруг замираю, когда он касается моей руки, забирает ложку и садится на стул.
Смотрю, как он уплетает суп, огромный ломоть хлеба и весь салат. Надо идти, а я смотрю.
Не могу наглядеться на того, о ком мечтала, о том, кого ненавижу.
Может он и не болел? Может это все была проверка? А я повелась как дура?
Почему он на ногах?
Отхожу к лестнице, слышу скрип стула.
— Спасибо, было неплохо, — говорит он. – Блять!
Поворачиваюсь, хочу забрать поднос, как вдруг он прямо передо мной расстилается, роняя поднос и всю посуду на нем.
Наверное, поэтому она железная.
— Действие лекарства закончилось, — говорит он зло и оставляя меня собирать посуду, уползает и садится в кресло. Отворачивается и ничего не говорит до самого моего ухода.
Уехать я так и не смогла, хотя оставшийся день, пока убиралась, часто смотрела на выход. На сгущавшиеся сумерки за окном.
Мне казалось я попала в какой-то фарс, где мне отведена роль зрителя. Иначе как объяснить, что я вообще ничего не понимаю? Что я как слепой котенок тыкаюсь в темноте.
Что это за лекарство, которое может поднять человека с травмой позвоночника даже на несколько минут? И почему слезы наворачиваются при мысли, что Илий меня не узнал. Пусть даже под обильным гримом.
Глава 46.
Предполагаю, что для Илия это вопрос чуть ли не самый важный. Но спрашивать не буду, хотя он и предлагает задавать вопросы, пока мы ужинаем один на один. Каждый день. Каждый день я нахожусь с ним рядом под личиной дом работницы и не могу его коснуться. Поцеловать. Обнять.
И не смотря на всю обиду и боль, мне в кайф. Потому что за время нашего знакомства мы только трахались. А теперь Илий смотрит на меня не как на объект страсти, а как на человека.
Приятно, черт возьми. А самое главное он рассказывает о себе. О войне, друзьях, о жизни. О, том, как ненавидел гнет отца, постоянный контроль матери. Как сбежал в армию, хотя играл в хоккей и весьма успешно.
— Почему родители не стремились узнать о ваших интересах? — спрашиваю я, пока он доедает мой суп. Вторую тарелку, между прочим.
— А какие родители стремятся? Чаще всего им хочется лучшего детям, но что такое «лучшее» они не понимают. Ваши родители, Надежда были другими?