Секстет

Боумен Салли

– Это потому, что мы друзья, – объяснил Колин. – Ты любишь меня даже в качестве соперника, и я тебя тоже.

– Меня восхищает твоя способность добиваться своего. – Роуленд задумчиво взглянул на Колина. – На самом деле я иногда думаю, что ты самый жестокий человек из всех, кого я знаю. – Он подавил усмешку. – Ладно, Колин, иди и не упусти удачу!

Колин дошел только до двери.

– Совет. – Он обернулся. – Мне нужен совет. Я боюсь все испортить, я должен правильно себя вести.

– Господи, да ты просто чудовище, – простонал Роуленд. – Ты

спрашиваешь совета у меня? – Помолчав, он проговорил: – Очень хорошо, Колин, я дам тебе совет, и, надеюсь, он тебе пригодится. Помни о том, что со мной случилось. Помни, как оказалось, что я не понимаю женщин и никогда их не понимал.

– Уверен, что это не так, Роуленд.

– Не трать попусту времени, пытаясь разобраться в мотивах, которые ими руководят. Не думай, что их поведение рационально – оно иррационально. Помни, что их намерения меняются каждые пять секунд. Их требования к мужчине тоже непрерывно меняются – им нужен то тиран, то ангел. Помни, что они хотят, чтобы мужчина заменял им одновременно исповедника, отца, брата и бабушку. Помни, что они мечтают о принцах и героях…

– Черт побери, Роуленд, ты уверен? Тогда у меня ничего не выйдет.

– И еще помни, что почти всегда, – Роуленд бросил на него проницательный взгляд, – почти всегда им нужен мужчина, который просто-напросто хорош в постели.

– Нет, нет, – не совсем твердо возразил Колин. – Я думаю, ты не прав. – После паузы он продолжал: – Конечно, я могу признать, что иногда это может помочь…

– Кто знает? – Роуленд снова подтолкнул его к двери. – Я, по крайней мере, не знаю. И в общем-то мне все равно. Отныне я становлюсь поборником целомудрия. Одиночество никогда не было мне в тягость. Я буду жить как монах…

– Я в этом сомневаюсь, Роуленд. – Колин внимательно взглянул на друга и подумал, что у Роуленда есть и другие способы скрывать боль, кроме надменности. Он понимал, как трудно было Роуленду придать разговору такой оборот, и понимал, почему он это сделал. Он попрощался и ушел.

Теперь он шел рядом с Линдсей, впереди уже был виден отель. От разговора с Роулендом на сердце у него стало легче. Он думал о том, что Роуленд не хотел, чтобы они расстались врагами. Он поступил более чем великодушно, а если это великодушие было всего лишь результатом того, что его отвергли, – что ж, Колин находил это простительным.

На углу парка он остановился и притянул Линдсей к себе. Лунный свет чудесно преобразил ее лицо – кожа светилась, глаза казались бездонными, на волосах и ресницах блестела снежная пыль. Взглянув на нее, Колин ощутил всплеск желания и безнадежной любви. Он поцеловал ее губы, они были теплыми и приветственно приоткрылись.

Стоило ему прикоснуться к ней, как все вопросы, над которыми бился его разум, утратили актуальность. Кто может объяснить любовь? – думал он, глядя на Линдсей. Если бы его спросили, почему он любит ее, он мог бы дать множество ответов.

Он любил ее потому, что с ней день становился светлей, одно ее присутствие вселяло

в него радость, потому что она была правдива. Он любил ее потому, что она часто терялась и смущалась, как он сам, потому, что она вот так отвечала на его поцелуй. Просто он любил ее и все в ней.

Линдсей очень хотелось, чтобы он еще раз поцеловал ее – когда он прикасался к ней, она обретала себя. Они шли по искрящемуся снегу, и Линдсей подумала, что сегодня ночью она уже приняла одно верное решение, и теперь принять второе будет нетрудно. Проложить курс оказалось легче, чем она предполагала – да, на пути встречались рифы, но их можно было обогнуть.

– Ты не знаешь, можно загадывать желание на полную луну? Или только на молодую? – спросила она Колина. Она расстегнула свое пальто, пальто Колина и прижалась к нему.

– Уверен, что можно, – ответил Колин.

Линдсей загадала желание, но, будучи не только суеверной, но и практичной, она знала, что нельзя полагаться лишь на сверхъестественные силы. Она склонила голову на грудь Колина, словно прислушивалась к биению его сердца. Сердце Колина что-то ответило ей, и Линдсей успокоилась.

– Я хочу сказать тебе, – проговорила она. – Я знаю, что ты видел меня с Роулендом сегодня ночью. Ты говорил с ним об этом?

– Не совсем. Мне надо бы спросить тебя, но я боюсь.

– Бояться нет причины, Колин. Я даю тебе слово.

– Тогда мне нечего спрашивать. Ответ получен.

– Я прощалась с Роулендом, а он прощался со мной. Мы оба оставили позади что-то, что так и не случилось. По-другому я объяснить не могу. Но, может быть, ты поймешь.

– Я понимаю.

– Это было прощание навсегда, Колин. Правда. – Она посмотрела ему в глаза и улыбнулась. – И тебе следует знать, что прощание было очень строгим, мы продемонстрировали истинно британскую сдержанность.

У Колина просветлело лицо.

– Я рад, – усмехнулся он. – Если бы вы ее не продемонстрировали, я бы этого не вынес. Только не пытайся прощаться со мной, я тебе этого никогда не позволю. Тебе это ясно?

– Сказано решительно.

– Я полон решимости. Сегодня ночью я многое понял. Нельзя тратить время впустую, его может не хватить. Кроме того… – Он взял ее за руку, они пошли дальше. – Не забывай обо всех моих предках – английских и американских. В моих жилах течет кровь безжалостных собственников, хотя по мне этого и не скажешь.

– Ах, эти предки, – сказала Линдсей. – Я о них и забыла. И об этом твоем богатстве тоже. Так и быть, я прощаю тебе и то и другое. Думаю, я буду тебя любить вопреки всему.

Колин остановился посреди дороги, словно налетел на неожиданное препятствие.

– Что ты сказала? Что ты сейчас сказала?

– Я сказала, что буду любить тебя, – ответила Линдсей. – Хотя почему буду? Я люблю тебя, Колин. – Произнеси это еще раз! – Колин схватил ее за руки.

– Я шепну тебе на ухо, – пообещала Линдсей, увлекая его к дверям отеля. – Сначала мы поднимемся наверх, потом я позвоню сыну, потом я должна умыться и раздеться…