Сектантские рассказы

Прохоров Константин

Федор даже похолодел от столь ужасающих мыслей, но помедлив не больше мгновения, схватил обеими руками несчастного полицейского и, сбивая дыхание, потянул его на себя со словами Евангелия: "Отойди от меня... сатанаНаписано

... также: ...любите ...врагов ваших ...благо-слов-ляй-те ...проклинающих вас..." (Мф. 5.44).

В следующую минуту беглец и его преследователь, обнявшись, счастливые, уже сидели на крохотном выступе скалы и вместе славословили Бога. Федор, сняв с себя рубаху, перевязал голову раненому. На какое-то время они забыли о цели своего пребывания на этой горе. Небо их обнимало со всех сторон.

Улыбался

внизу и урядник Громов. Это не помешало ему, впрочем, строго посмотреть на двух неловких полицейских, застрявших в своем подъеме на гору и дать им недвусмысленный знак быстрее взбираться наверх. Те, успевшие немного отдохнуть, сначала храбро продолжили восхождение, но подойдя ближе к опасному, почти отвесному месту, где непонятно как на скале сидели Петров и Кравчук, вновь остановились, боясь свернуть себе шею.

Тогда Громов сделался мрачнее тучи и, закинув голову вверх, громко закричал.

– - КравчукНу, как ты там?

– - Ничего... живой, слава Богу!
– - ответил не по уставу Кравчук.

Действительно, кровотечение у него чудесным образом уже прекратилось. Он все еще пребывал в возвышенном и восторженном состоянии человека, только что избежавшего неминуемой смерти.

– - Кравчук!
– - продолжил тогда жестко Громов.
– Внимательно слушай мой приказ... Приказываю: арестовать сектанта и спустить его вниз... Будет сопротивляться -- руби шашкой!

Петров и Кравчук посмотрели друг другу в глаза. Их лица стали серьезны, но на них не было отражения ни страха, ни ненависти.

– - Не могу, Громов... он мне жизнь спас!
– закричал Кравчук, продолжая смотреть в глаза Федору.

– - Кравчук!
– - властно и зловеще опять зазвучал голос урядника.
– - Не выполнишь сейчас же приказ, по закону военного времени пойдешь под расстрел!..
– - и, немного помедлив, Громов добавил.
– - И самарянин твой пусть это учтет, если ему тебя так жалко...

Кравчук опустил голову.

– - Беги, -- тихо сказал он Федору.

– - Тебя расстреляют.

– - А тебя сошлют в Сибирь.

– - И в Сибири люди живут, это все-таки лучше расстрела, -- улыбнулся Федор, ему уже было ясно, как следует поступить дальше.

Полицейский Кравчук с удивлением смотрел на него.

– - И ты пойдешь из-за меня в ссылку, хотя можешь бежать?

– - Пошли вниз, -- Федор положил руку ему на плечо, -- не вечно же нам тут сидеть...

Кравчук, побледнев и придерживаясь за каменную стену, встал на ноги, затем в отчаянии пнул шашку. Она полетела в пропасть, на прощание что-то злобно проскрежетав.

Федор Петров неожиданно и громко запел христианский гимн -- казалось, камни вокруг зазвенели -- и, помогая раненому полицейскому, стал спускаться вниз. При этом ослабевший Кравчук рыдал как ребенок: "Прости меня, друг... прости ради Бога!.."

Внизу полицейские растроганно наблюдали за этой почти библейской картиной. Даже суровый Громов тихо произнес какую-то молитву и едва заметно осенил себя крестным знамением.

3

Через неделю после описанных событий Федор Петров, а также его жена и шестеро детей, лишенные имущества, вместе с группой других сектантов из прифронтовых деревень, были отправлены под конвоем в Сибирь. Их провожали несколько отчаянно смелых единоверцев. Рядом с ними за последней телегой, где сидела семья Федора Петрова, какое-то время

шел человек в военной форме и с перебинтованной головой. Провожающие приняли его за раненого солдата с германского фронта. Он все время плакал и что-то тихо повторял. Те, кто находились поблизости от него, рассказывали, что его словами были: "Есть Бог, есть!.. Он защитит, Он поможет!.."

2001 г.

ВСТРЕЧА ДРУЗЕЙ

Случилось это в конце 1919 года, где-то сразу после Хануки. Председатель N-ской ЧК Михаил Рябинин (он же Мойше Рабинович), с энтузиазмом перекладывая кипы протоколов допросов из ящиков старого стола в только что конфискованный Советской властью у местного эксплуататора роскошный многостворчатый шкаф довоенной работы, оступился и упал в собственном кабинете. Полежав немного в неестественной позе и потерев ушибленное место, он стал подниматься и вдруг увидел мелькнувшую где-то среди рассыпавшихся по полу листов знакомую фамилию: Фрухштейн. Взволнованно раздвигая руками документы, Рябинин вскоре обнаружил нужный протокол, о существовании которого еще минуту назад не подозревал. Действительно: "Фрухштейн Соломон, 1895 года рождения, уроженец местечка С. близ Бердичева". Он, друг детства Шломо! Рябинин с забившимся сердцем заглянул в его дело и с радостью обнаружил, что Фрухштейн задержан ЧК месяц назад по не столь уж тяжелому обвинению в пособничестве белогвардейцу, молодому юнкеру, которого просто лечил в своем доме от какой-то серьезной болезни.

Рябинин властно окрикнул часового и приказал тут же доставить Фрухштейна к себе в кабинет. Спустя пять минут Шломо уже барахтался в объятиях председателя ЧК, не вполне понимая еще, что с ним происходит. В переполненной камере он много раз слышал о страшном "комиссаре Рябинине", искренне боялся возможной встречи с ним, которой все-таки не избег, но которая неожиданно вылилась в самую теплую встречу со старым другом Мойше Рабиновичем. Воистину, "коль славен наш Господь в Сионе"!

Вновь позвав часового, Мойше мгновенно устроил шикарный стол. Конечно, то была не фаршированная рыба со свежей халой, как в детстве, но все же нечто впечатляющее для скромного арестанта. Плеснув в стаканы чудовищно пахнущего самогона, Мойше радостно провозгласил тост за встречу. Шломо столь же радостно ответил на приветствие, но пить отказался.

– - Лучше я поем, можно?
– - сказал он и, не дожидаясь ответа, придвинул к себе вареную картошку и увесистую горбушку хлеба.

Мойше выпил один, не сводя счастливых глаз со Шломо.

– - Можно, теперь тебе все можно, -- проговорил он, невольно крякнув и переводя дух, -- завтра же утром тебя выпущу! Ты, конечно, ни в чем не виновен. Прости, друг, -- революция, сам понимаешь...

– - Да-да, разумеется, я все понимаю, -- скороговоркой подтвердил Шломо, ничего вовсе не понимавший, что уже третий год творилось в этой стране, и по-прежнему даже не веривший, что ужасный чекист, сидевший перед ним, -- это его лучший друг детства Мойше.

– - А помнишь, как мы с тобой мечтали найти клад и сделаться первыми богачами среди евреев? Ха-ха-ха!
– - пустился в приятные воспоминания Мойше.
– - А помнишь, как влюбились одновременно в красавицу Соню Осик, а она ответила, что выйдет замуж за того, кого из нас первым попросят сесть у восточной стены синагоги? Хо-хо-хо, правильная была девочка...