Секты-убийцы. Главы из книги
Шрифт:
В прессе постоянно приводились высказывания Джонса о насущных проблемах городской жизни. За общественную работу его чествовали и награждали. После очередной кампании по сбору подписей, проведенной его «Храмом», Джонса назначили членом комиссии по жилищному строительству; он вскоре её возглавил благодаря мощной поддержке прихожан, которые могли продвинуть любое начинание и захлопать любой возглас протеста.
«Этот парень просто не может сделать ничего плохого», – так отзывался о Джонсе некий газетчик.
Но душевное состояние Джима Джонса оставляло желать лучшего. За глянцевым рекламным образом – за аплодисментами, наградами, высокими назначениями – проглядывало
О сексуальной необузданности Джонса поговаривали всегда. Будучи бисексуалом, он хвастался перед дружками, что даже после перемены нескольких партнеров испытывал потребность мастурбировать и делал это не менее десяти раз на дню. Свой интерес к мужчинам он, правда, не афишировал и по вечерам отправлялся в Хайт-Эшбери или в южную часть города за «новобранцами» из числа юных бродяг, приехавших в Сан-Франциско ловить птицу удачи. Джонс с легкостью менял личины: то он, нанюхавшись кокаина, снимает голубого в ночном кинозале (за это его арестовали было в 1973 году, но тотчас же отпустили за недостатком улик), то громогласно клеймит со своей кафедры сексуальную распущенность современной молодежи.
Джонс требовал от своих последователей воздержания – хотя сам, по слухам, устроил настоящий гарем из прихожанок, причем только из белых, – и всячески старался ослабить в своей общине семейные узы. Вовсе запретить брак он, конечно, не смог. Зато можно было попытаться отделить детей от родителей, что он и проделывал. Ведь если узы внутри семьи ослаблены, легче завладеть имуществом отдельных ее членов. И случалось даже, что все, чем владела семья, постепенно отписывалось «Храму».
Легче всего под влияние Джонса подпадали молодые люди, образованные, восприимчивые и при этом имеющие доступ к родительским деньгам. Как и все прочие организаторы сект, он делал ставку на юношеский идеализм. Новообращенные шли гуртом. А угодив в загон, оказывались внутри мощной организации, где не было места случайностям, где все человеческие чувства, мысли, действия подлежали строгому контролю.
Службы в «Храме» теперь все больше походили на театрализованные представления, напоминая отчасти гастроль бродячего проповедника, отчасти политический митинг, а подсвеченный алтарь был скорее декорацией, на фоне которой разыгрывал свою роль Джонс: отекшее от пьянства и наркотиков, лоснящееся потом лицо, глаза скрыты за темными летчицкими очками, крашеная черная челка липнет ко лбу, красные одежды развеваются, в одной руке микрофон, в другой – Библия… Карикатурный персонаж – и ничего более. Но для своей паствы он был Богом.
Джонс нанял театрального гримера, который пудрил ему лицо, подрумянивал щеки и даже подрисовывал черные бачки, чтобы придать сходство с Элвисом Пресли. Джонс платил мошенникам, которые разыгрывали исцеленных, и нанимал актеров на роль одержимых бесами, которых Джонс победно изгонял.
Тайные осведомители, которые прежде поставляли Джонсу компрометирующую информацию для обличений с кафедры, теперь заводили досье на сотни прихожан: туда заносились все сведения о характере, привычках, ну и, конечно, о доходах человека (чтобы раздобыть все эти сведения, агенты не гнушались и обыском, разумеется тайным).
Джонс хорошо знал, как сильна власть, основанна на коллективном страхе. Он учредил при «Храме» следственную комиссию, призванную выслушивать и разбирать жалобы; на деле же шпионы, заседавшие в ней, строчили доносы на недовольных. В конце недели в обязательном порядке проводились сеансы «очищения», которые тянулись невыносимо
Со временем разговоры о преследовании и мученичестве стали повторяться все чаще. Привыкший по ходу дела изобретать все новые ходы в собственном богословии, Джонс выдвинул новую теорию – «перемещение», по которой всем членам его церкви суждено одновременно принять смерть и перенестись на другую планету, где вместе со своим пастырем они будут вкушать вечное блаженство. Тогда же Джонс, которого надлежало называть не иначе как «Отец» или «Папа», начал заносить в особый список тех, кто, по его мнению, без особого энтузиазма откликался на призыв умереть со всеми заодно. Уличенных он, по обыкновению, гневно обличал с кафедры: «Тем, кого я сейчас назвал, нельзя доверять!» По его словам, эти люди были еще не готовы умереть «за дело».
Джинни Миллз, которая в конце концов откололась от джонсовской паствы, в своей книге «Шесть лет с Богом» вспоминает, как Отец исподволь заставлял своих подопечных смириться с мыслью о коллективной смерти. «Давайте сейчас проголосуем, чтобы я мог убедиться в вашей верности». И, стоя у алтаря, распинался о том, что наша жизнь – «тоска». «Многие ли из вас, – вопрошал он затем, – готовы отдать жизнь за то, чтобы оградить церковь от грозящего ей позора?»
Предательства можно ждать с любой стороны, говорил он и подчеркивал, что «Народный храм» – это единая семья. И защитить семью от деспотизма может только Отец. Возобновились разговоры о поисках нового убежища. В середине семидесятых Джонс начал усиленную кампанию по сбору средств для перенесения «Храма» в надежное убежище, сродни некой социалистической утопии, где можно не опасаться предательства и грядущей ядерной катастрофы.
Странно, но всю эту сумятицу подчас противоречивых идей последователи Джонса принимали как должное, беспечно повтор друг за другом: «Папе видней».
К 1977 году, когда местные средства массовой информации вслед за Джонсом повторяли, что «Народный храм» объединил 20 000 человек – а на деле их было менее 3000, – у «Папы» начались неприятности. Впервые некоторые его последователи, недовольные избиениями и унижениями членов церкви, а также встревоженные все более мрачными мессианскими фантазиями самого Джонса, стали потихоньку отходить от церкви. Поначалу они были одиноки, зачастую стыдясь того, что так легковерно отдали все секте. Но затем отступники стали разыскивать друг друга, чтобы обменяться впечатлениями. Было решено сделать публичное заявление, что власть Джонса над большинством его последователей держится на запугивании, обмане и мошенничестве.
Среди отделившихся была одна супружеская пара (оба белые) – Элмер и Деанна Миртл, они вместе со своими пятью детьми были прихожанами «Народного храма» с 1969 по 1975 год. Деанна Миртл раньше принадлежала к церкви Адвентистов седьмого дня, муж ее был борцом за гражданские права и участвовал в маршах Кинга в Селме. Они пришли в «Народный храм» потому, что оба верили в так называемый апостольский социализм, и перевели на имя Джонса все свои сбережения, а также недвижимость на сумму 50 000 долларов. Как и другие прихожане, подчиняясь странным требованиям Джонса, они поставили свою подпись под текстом ложной «повинной», но сбежали, как только поняли, что Джонс не шутя призывал к массовому самоубийству. Миртлы настолько серьезно решили покончить со своим прошлым, что даже сменили имя и фамилию и стали зваться Эл и Джинни Милс.