Секутор
Шрифт:
Прощались так же весело:
– Удачной вам битвы, парни!
– Не погибайте раньше времени, мы ведь еще к вам придем!
– Обязательно приходите, девчонки!
Приятели проводили девушек до самых ворот; уже давно стемнело, и было слышно, как перекрикивается на башнях стража. Веселые голоса и смех не замолкали и за стенами школы – девчонки все никак не могли успокоиться:
– Какой он славный, этот Тирак!
– И Юний тоже вполне ничего, веселый…
Пьяный, как всегда, стражник Аманд выпросил у ребят остатки вина. Хлебнул прямо из горла плетенки, рыгнул:
– Эх, парни, мне, что ли, в гладиаторы податься?
– А что? Чем плохо? Смотри, вон какие девки были!
– Не в одних девках счастье, парни, – наставительно помахал указательным пальцем Аманд. – Спасибо за вино… И вот еще что, – он обернулся и понизил голос, – знаете, что завтра вы будете сражаться друг с другом?
– Что?! –
– Вам он обещал одно, а эдилу – другое, – тихо усмехнулся Аманд. В общем-то он и не был сейчас особенно пьян. – Короче, тссс… Я вам ничего не говорил.
Махнув рукой, стражник поплелся к воротам.
Девичий смех уже затих в глубине городских улиц, тихо стало кругом. В темном звездном небе медно-желтым тазом светилась луна, убогенькая такая, ущербная, однобокая.
– Вот те раз, – невесело усмехнулся Рысь. – И стоит после этого доверять ланисте?
Тирак хмыкнул:
– И кто тебе сказал, что ему вообще можно доверять?
Веселое настроение парней испарилось так же быстро, как и пришло. Выходит, им завтра придется биться друг с другом, и очень даже возможно – насмерть! Рысь заворочался на ложе, вспоминая, один за другим, все те эффектные приемы, которым научил их римлянин Плавт. Иллириец тоже не спал – тщательно расчесывал волосы большим деревянным гребнем. Тоже еще, нашел время! Лучше б поразмыслил, как завтра вести себя на арене!
Праздничный день выдался дождливым, тусклым. Да и что, честно говоря, это за праздник – окончание военных кампаний Империи? В Галлии, а тем более в Лугдунской, «Косматой», подвергшейся римскому влиянию менее других частей страны, его отмечали редко, даже «жаворонки», галльские легионы, не уделяли ему особого внимания. Просто так совпало, что нужно было выбрать нового дуумвира, и Марций с Памфилием решили задействовать все свои возможности. Очень уж им хотелось провести в муниципальные органы Ротомагуса своего человечка – некоего Гая Фелиция Ладана, серенького, неприметного клерка из знатной, но небогатой галльской семьи. Имя Фелиция уже красовалось на заборах рядом с именем Памфилия Руфа и Авла Марция Дурума. Многие – да почти все! – хорошо понимали, с чего это вдруг Памфилий вновь затеял игры, хмыкали в кулак, но, тем не менее, люди толпами шли к амфитеатру. Зрелища любили все, а уж гладиаторские бои тем более. Ко всему прочему примешивалось еще некоторое неизбывно-провинциальное чувство – дескать, вот и у нас, в Ротомагусе, ничуть не хуже, чем в далеком Риме.
Несмотря на холодный дождь, у входа в цирк уже с раннего утра собралась толпа празднично одетого народа – в римских дорожных шляпах с широкими полями, в обычных местных кервезиях, в надевающихся через голову плащах-пенулах, большинство в браках – холодно!
Находясь под сводами амфитеатра, Рысь, как и другие гладиаторы, слышал радостный шум толпы. Чувство азарта вновь постепенно овладевало им, и юноша не мог оставаться спокойным – обняв себя за плечи, ходил из угла в угол, пытаясь угадать, что сейчас происходит там, на арене. Вот за дверью камеры послышался топот множества ног – то шли на бой гладиаторы утренней смены. Рысь усмехнулся – теперь уж не он разогревал толпу перед настоящим зрелищем. Устав ходить, юноша улегся на солому, раскинув в стороны руки, и вдруг улыбнулся, вспоминая вчерашнее. Да, ничего не скажешь, весело было, молодцы девчонки! Вспомнилась Флавия, сверкающие бирюзовые глаза, волосы цвета спелой пшеницы, улыбка и нежный голос. Флавия… Да-а, эта девушка более чем нравилась Рыси… Да и он, кажется, не был ей безразличен. Впрочем, из этого еще ничего не следовало. Кто он? Всеми презираемый раб, пусть даже и знаменитый. Она же – богатая аристократка, приемная дочь дуумвира Децима Памфилия Руфа, в доме которого, однако, творились какие-то странные дела. Ни с того ни с сего во время пирушки помер вдруг старик Мильс, второй дуумвир, напарник Памфилия. Откинулся на подушки и помер, словно бы подавился костью или захлебнулся своим любимым родосским вином.… Стоп! Вино! Рысь вскочил на ноги и снова заходил по каморке. Именно вино! То самое, родосское, которое предназначалось лишь для угощения старика дуумвира. Серебряный кувшин принес на кухню привратник-галл. Да-да, именно он! Еще спросил про повара… И чего, спрашивается, интересоваться у постороннего? Да-да, именно этот кувшин привратник держал в руках, именно его он принес – Рысь теперь точно вспомнил. Принес… И сделал вид, что искал повара! Но ведь этот кувшин находился на кухне и раньше! Значит, привратник незаметно взял его, чтобы… чтобы подсыпать яду и отравить старика Мильса? Очень может быть, да не «может быть», а точно – все так
– Твой выход, парень! – скрипнув дверью, в камеру заглянул ухмыляющийся Лупус.
И вот снова желтый песок арены, и натянутый над нею, трепещущий на ветру тент. И орущие зрители, и тяжесть доспехов и шлема. Капли дождя все ж таки попадали на арену, холодили живот и спину, мокрая рукоять меча-гладиуса скользнула в ладонь.
– А теперь – парный бой! Лучшие молодые бойцы, сделавшие себе имя в этом сезоне! – под рев толпы громко объявил глашатай. – Секутор Ант Юний Рысь против ретиария Тирака-иллирийца!
Судья в черном греческом плащике-гиматии поднял руку. Цирк затих, чтобы тут же взорваться воем. Рысь оглянулся и вздрогнул, увидев разжатую ладонь судьи, что означало битву до самой смерти. Это было нехарактерно для праздничных боев – с чего бы это ланисте рисковать подающими большие надежды бойцами? Неужто его подговорили подлые Автебиус и кимвр? Да нет, не так уж они и влияют на хозяина школы. Тут кто-то другой… Рысь бросил настороженный взгляд на почетную ложу. Памфилий, Марций, еще какие-то богато одетые люди… Марций вдруг отвел глаза. Марций! Памфилий и Марций! Ну как же было раньше не догадаться! Именно эти двое и упросили ланисту устроить смертный бой между двумя ненужными свидетелями. Ведь Рысь и Тирак – единственные, кто точно знает, что старый дуумвир Мильс погиб не на улице, а в доме Памфилия Руфа! Что ж, расчет неплохой – сейчас наверняка кто-нибудь погибнет, не Тирак, так Рысь. А потом… Потом можно будет расправиться и с оставшимся в живых. Так, между прочим, не привлекая излишнего внимания.
Острие трезубца звонко стукнуло в щит. Тирак, нарумяненный, с блестящим, умащенным благовониями телом, с завитыми локонами, щедро посыпанными золотой пудрой, давал понять, что пора начинать бой. Толпа засвистела, заулюлюкала:
– Не спи, секутор!
– Давай, покажи ему, иллириец!
С верхних ярусов голосили женщины – их было много, куда больше, нежели в прошлый раз.
– Ти-рак! Ти-рак! Ти-рак! – звонко скандировали они. Что поделать, именно презираемые мужчинами ретиарии в большинстве случаев являлись любимцами женщин.
Подставив щит под удар трезубца, Рысь повернулся, стараясь разрубить мечом взметнувшуюся в воздух сеть. Мокрая, она пролетела чуть ниже, нежели он рассчитывал, хлестнула по бедру. И снова серебряной молнией мелькнул трезубец, на этот раз удар пришелся в шлем, точно в забрало. В ушах Рыси раздался звон, в голове зашумело. Завыли, заулюлюкали зрители. И вот еще удар – тут уж ант подставил наплечный доспех и – нарочно, как учил Плавт – обнаженную часть живота. Скользнув вбок, трезубец разорвал кожу, оставив после себя кровавые полосы, словно тигр или медведь зацепил гладиатора своей когтистой лапой. Увидев первую кровь, зрители еще более возбудились, в адрес «неповоротливого» секутора с трибун посыпалась брань.
Покачивая трезубцем, Тирак отскочил в сторону и, вдруг улыбнувшись, кивнул: давай, мол, теперь твоя очередь. Со свистом пронеслась мимо сеть, и Рысь, выставив меч, рассек левое плечо иллирийца. Снова так, как учил римлянин. Со стороны казалось: нанесена страшная рана, а на самом же деле – всего лишь царапина. Увидев кровь на плече ретиария, верхние ярусы пронзительно завизжали, а гладиаторы закружились друг перед другом в боевом, все убыстряющемся танце. В изобилии сыпались касательные удары, лилась из царапин кровь, в азарте орали довольные зрители: