Selbstopferm?nner: под крылом божественного ветра
Шрифт:
— Мари, ты взрослая женщина и сама знаешь, что делать. Но у меня два сына. И за каждого я убью.
— Я поняла, — кивнула она, низко опустив голову. — Я скажу ему… Вы правы, отношения с Томом аморальны. Я и сама это понимаю… Я уеду, Симона. Не хочу портить жизнь вашим сыновьям.
— Я не говорила ни про аморальность ваших с Томом отношений, ни про то, чтобы ты их прекращала, ни тем более про то, что тебе надо уехать, потому что ты якобы кому-то портишь жизнь. Я просто напомнила тебе, что не надо играть с Томом, чтобы отомстить Биллу.
—
Теперь говорить с ней о Томе и про Тома стало гораздо легче. Она рассказывала свекрови о том, как часто он звонит, как у него дела, рассказывала о своих мыслях, вспоминала, как они вместе гуляли и как он играл с детьми. Она много смеялась и улыбалась. Ей хотелось петь и танцевать, кричать всем о своем счастье. Она любит и любима. Она так счастлива.
Она смотрела на него спящего и улыбалась. Сегодня была волшебная ночь, и хоть она почему-то безумно стеснялась и была совершенно пассивной, он показал ей небо в алмазах, и ангелы пели той ночью, и она тонула в наслаждениях, а мир казался таким нежным и ласковым. И хотелось плакать и смеяться, хотелось прижиматься к нему, целовать его руки, как он целовал ее, хотелось быть его, принадлежать только ему, хотелось подарить ему всю себя, родить ему много-много маленьких принцесс и умереть на минуту раньше него, чтобы никогда не познать горя расставания.
— Маша! Машенька! Маша! Что с тобой? Маша! Что случилось? — няня трясла ее изо всех сил, вырывая из лап сна.
Она с трудом разлепила глаза.
— Что случилось? Господи, я думала, что ты отравилась! Что произошло? Маша! Что с твоей головой? Что с квартирой? Маша! Что случилось?
Она обвела мрачным взглядом разгром в комнате, встала и, как пьяная, пошла прочь.
— Маша! Машенька! — бежала за ней няня.
— Выкиньте постельное белье, — попросила хрипло.
— Что случилось?
— Ирина Васильевна, прошу, позвоните мне на работу, скажите, что я серьезно заболела.
— Да, я позвоню. Что случилось?
Она громко не то усмехнулась, не то всхлипнула:
— Том Каулитц женится на «золотой девочке» Сьюзен Бригманн. Об этом с ночи кричит интернет, и, полагаю, с утра пишут газеты.
— Господи, помилуй… — ахнула женщина. — Но как же…
— Как? — она резко повернулась. — А вот так! Вот так! Так! Все это было игрой! Ложью! Обманом! Спектакль для одного зрителя! Браво! Станиславский должен быть доволен!
— Это какая-то ошибка… — бормотала няня. — Он же так тебя любит…
— Ирина Васильевна, мне надо в парикмахерскую, чтобы голову в порядок привести. Пожалуйста, вызовите службу клиринга, чтобы тут убрали, и позвоните мне на работу. Если будет звонить Том, то у нас все в порядке, вы ничего не знаете. Общайтесь с ним так, словно ничего не произошло. Ни слова про меня
— Маша, прости, а Том кем работает?
— Он в прошлом очень известный музыкант, сейчас продюсер достаточно популярной группы. Сьюзен — дочь самого влиятельного в Европе деятеля шоу-бизнеса. Эта женитьба поможет ему в карьере. Для него это очень важно.
Няня покачала головой и шумно вздохнула.
— Он же этим предал тебя.
Она рассмеялась:
— Я привыкла. Это у них семейное. Я тринадцать лет прожила с его братом-близнецом. Том не отец моих детей. Он им родной дядя. Когда мальчиков забрал Югендамт, их родной отец веселился на собственной свадьбе.
— Это тот человек, жена которого чуть не посадила Тома, обвинив в избиении?
— Я вам больше скажу, перед новым годом этот человек чуть не посадил меня, мать своих детей, за организацию покушения на свою жену.
— Не знаю, что сказать… У меня слов нет.
— Ничего не надо говорить. Мне нужна ваша помощь. Я хочу уехать с детьми. Никто не должен об этом знать. Каулитцы меня не отпустят просто так. Они даже могут отобрать детей, лишь бы я не покинула страну. Симона очень привязана к внукам, она пойдет на все, чтобы не дать мне их увезти. Поэтому ведите себя так, как я прошу, — ничего не произошло, все по-прежнему хорошо. Я оплачу вам этот месяц до конца и два следующих, дам рекомендательные письма. Том может приехать среди недели, может позвонить вам, может заехать к вам домой — вы ничего не знаете, все хорошо, я спокойна и радостна, дети в полном порядке. Том ничего не должен заподозрить. Это очень важно. Он не даст мне уехать. А сейчас еще на нас начнут охоту журналисты. Нам надо быть очень осторожными. Я могу на вас рассчитывать, Ирина Васильевна?
— Можешь. Я буду очень осторожна. Не переживай. Когда ты улетаешь?
— Я сегодня должна подготовить документы для посольства. Улечу сразу же, как получу визу. Этим занимается мой друг. Поэтому… Хотите полететь со мной?
— Куда?
— В Америку. Мне будет нужна няня, а вы моим детям стали совсем родной.
— Машенька, спасибо тебе, но у меня тут дети, как же я их оставлю?
— А может… — она жалобно сложила бровки домиком.
— Я сделаю всё, что надо, чтобы защитить детей и помочь вам улететь.
— Спасибо. Я в парикмахерскую. Гуляйте с детьми осторожно. Мы переходим на осадное положение.
Сквозь сон где-то в районе подушки пищал телефон. Она аккуратно сняла с себя ребенка и, стараясь никого не разбудить, полезла за телефоном. Номер был незнакомым. Межгород? Том? Впрочем, он в Хельсинки… Может, деньги на телефоне кончились, и он звонит из автомата?