Селдом судит Селдома
Шрифт:
Прежде всего: какой же срок считать целесообразным, необходимым для сохранения вида?
Нижняя граница определяется без труда. Чтобы вид не вымер, у животного должно уцелеть не меньше двух детей, не меньше четырех "внуков". Прежде всего животное должно народить достаточное количество потомков.
Не добросердечие, не милость, а холодная жестокость природы проглядывает в этом правиле. Треска откладывает 36 миллионов икринок. Океан не заполнен икрой - это значит, что из 36 миллионов икринок вырастают и дают потомство в среднем две. Для молодой трески жизнь редкостная удача, вроде главного выигрыша в лотерее. Млекопитающие, которые вынашивают и даже выращивают детей,
Самое разумное, самое совершенное, самое умелое и заботливое в мире животное - первобытный человек добился рекордной выживаемости. Он рождал примерно десять детей, чтобы обеспечить продолжение рода. Двое (считая упрощенно) доживали до старости, прочие гибли от голода или в зубах диких зверей.
Теперь становится понятным, почему у кошки и человека разное соотношение между периодом роста и всей жизнью. Человек лучше умел добывать пищу, он мог дольше кормить и охранять детей. Кошка не умела добывать так много пищи, раньше бросала своих детей на произвол судьбы. Свою неприспособленность ей приходилось покрывать плодовитостью.
Становится понятным также, почему так трудно было найти логику в таблице продолжительности жизни. Дело в том, что природа не стремится к долголетию, у нее задача другая - сохранить вид. Но к цеди ведут разные пути, и природа находит их. Пути эти: плодовитость, ловкость, сила, большой или малый рост, иногда и долголетие. Сокол, например, кладет 1-2 яйца, но зато живет сто лет. У него долгая жизнь уравновешивает немногочисленность птенцов.
Каким же должен быть минимальный срок жизни для человека (первобытного), исходя из интересов сохранения вида? Лет 15-20, чтобы стать взрослым; 20-30 лет, чтобы родить десятерых детей; лет 15, чтобы вырастить последнего. Итого 50-65 лет. Такова, вероятно, была естественная продолжительность жизни в первобытных лесах. Естественная, но не средняя. В лучшем случае только двое из десяти доживали до этого возраста.
Ну, а каков же максимум? Каков верхний предел жизни?
Как это ни удивительно, но те же интересы вида требуют, чтобы животное жило не слишком долго.
Дело в том, что каждый вид, от ничтожного полувещества-полусущества вируса и вплоть до человека, существует в форме сменяющихся поколений. Смена поколений была "изобретена" природой где-то на очень раннем этапе развития жизни и сохранилась у всех растений, у всех животных. Видимо, она оказалась чрезвычайно полезной. Почему?
Потому что в смене поколений вид совершенствуется (приспосабливается к среде) быстрее. Потому что дети не копия, а улучшенная модель.
Каждое животное, приспосабливаясь к обстановке, меняет свое поведение и форму тела. Но техники знают: не стоит до бесконечности переделывать конструкцию. На каком-то этапе разумнее начать заново. В каждом детеныше природа и начинает заново, объединяя достижения отца и матери.
Однако морально устаревшая модель (родители) старше, крепче, больше ростом. Родители едят ту же пищу, что и дети. Пока лев-отец приносит добычу львятам, он помогает им расти. Когда же львиная семья распадается, лев-отец начинает мешать молодым. Ведь он сильнее, он забирает себе львиную долю. Молодые не в силах прогнать его, не в силах соперничать. И на помощь им приходит природа: она хладнокровно убивает могучего отца.
Лев стареет и умирает. Его организм выключает жизнь, чтобы освободить место молодым.
Что же выходит? Смерть - самоубийство организма?
Дик сам был смущен
Но природа предоставляла сколько угодно фактов, подтверждающих неожиданный вывод Дика. В особенности у яизших животных легко было найти самое откровенное самоубийство.
Например, у поденок. Они живут несколько часов, откладывают яички и умирают. Можно ли говорить об изнашивании, истощении, смерти от голода в течение нескольких часов? Тем более, что личинка той же поденки живет три года. Три года ползает, питается, растет зародыш, а потом за несколько часов превращение в насекомое, брак, роды и смерть.
Сходно у некоторых рыб - у тихоокеанских лососевых: кеты, горбуши. Год или несколько лет они нагуливают тело в океане, затем все сразу устремляются в реки, откладывают икру и умирают массами. Старость? Какая же старость за считанные дни? Голод? Другие рыбы терпят голод месяцами. Как-нибудь самые сильные могли бы добраться до океана вниз по течению. Нет, просто жизненная задача выполнена, икра отложена, и дальше жить незачем.
То же у некоторых растений. Есть виды бамбука, которые цветут раз в двадцать лет и сразу после этого умирают. И так как в округе весь бамбук зацветает одновременно, цветение считается настоящим бедствием. Вся округа остается без леса, без строительного материала, без одежды, без пищи.
Да что далеко ходить... Ведь и рожь и пшеница - хлеб наш насущный - тоже засыхают, как только осыпались семена. Казалось, почему бы не пожить до холодов? Солнце есть, почва есть, углекислый газ есть. Расти, зеленей, пока не замерзнешь! Но в эти два месяца растение уже не даст семян, а почву будет истощать, отнимая пищу у следующего поколения. Дальнейшее существование бесполезно, даже вредно виду, и колос убирает сам себя из жизни - засыхает.
Но откровенное самоубийство встречается только у тех животных и растений, которые приносят потомство раз в жизни и больше о нем не заботятся. Однако птицы и млекопитающие заботятся о потомстве все. Взрослые нужны детям и после появления на свет. Видимо, поэтому у высших животных (и у человека) самоуничтожение организма принимает другую, завуалированную форму растягивается на многие годы, чтобы родители успели вырастить и последнего своего ребенка. Это медленное самоуничтожение и есть старость.
Самоубийство! Самоуничтожение! Дик сам себе не верил, с опаской поглядывая на собственное тело. Глаза, уши, мускулы, руки, ноги - все свое, все направлено на сохранение жизни. Но где-то заложена в теле предательская мина, выключатель силы и молодости. Где? Добраться бы до него, вырезать, вырвать, как больной зуб?
Так оказалось, что в мрачных, на первый взгляд, рассуждениях о самоустранении были заложены большие надежды, больше чем в двухстах теориях изнашивания.
В самом деле, изнашивание - вещь как будто нестрашная, но вместе с тем неизбежная. Нельзя избавиться от воздуха и влаги, от ветра, тепла, бактерий, плесени. Конечно, мина замедленного действия опаснее сырости, но зато ее можно вынуть, обезвредить. И тогда...
Тогда, накануне старости, достигнув сорока или пятидесяти лет, люди направляются в ближайшую клинику.
"Сделайте мне селдомовскую операцию",-просят они.
Выключатель вырезан. И старость не смеет коснуться их.
Люди живут и живут столетие за столетием...
Или же можно будет возвращаться от поздней зрелости к ранней юности, переживать вторую, третью, четвертую молодость, начинать жизнь сначала, исправлять ошибки и глупости первой юности.
Только пусть они осторожнее переходят улицы на перекрестке, двухсотлетние юноши и девушки, чтобы не потерять все свои будущие жизни.