Селфи на балконе
Шрифт:
— Вика! — Кричу голосом раненого дьявола, и пытаюсь её за талию к себе вытащить.
Разумеется, у меня ничего не получается. Почти лысая гадина, а именно так я ее теперь буду называть, отталкивает меня в сторону, и лечу я на самого Корнеева, который уже успел отойти на несколько шагов.
Знаете, хорошо, что Вика делом занята. Если б она увидела, что меня её объект любви почти обнимает, то без волос осталась бы я.
— Осторожнее. Задавишь меня.
Вот же козел.
— Ничего страшного. Может, став лепешкой,
— Сдурела? Шоу такое пропустить?
Я уже не обращала внимания на кучку бойцов, только ор их слышала, а смотрела на парня, которого происходящее только забавляло.
И что подруга в нем нашла?
Придурок. Эту черту даже красивая мордашка не спасает.
— Они из-за тебя покалечат друг друга.
— Эти идиотки стул не могли поделить. Я здесь ни при чем.
— Деревянный, наверно. С тупым именем Даниил.
— Фильтруй, что несёшь. Разговорилась тут.
Ещё раз повторюсь, что Вика идиотка, раз с ума по нему сходит.
— А я и фильтрую. Ты себя кем возомнил, Корнеев? Царем и богом? Считаешь, что можешь девчонок стравливать, и ржать над этим? Мама в детстве не учила, что девочек защищать надо, а не относится к ним, как к помойной яме? Ты самоуверенный болван, раз так ведешь себя. Знаешь, лучше бы они тебя дубасили, а не друг друга.
До меня только сейчас дошло, что все звуки утихли. Клянусь, я даже проезжающих машин не слышала. Гробовая тишина наступила, в которой все услышали мою пламенную речь.
— Ты на кого рот свой открыла? — За моей спиной гавкнула лысая гадина, и когда я обернулась, то увидела, что она, как локомотив несется в мою сторону.
Это что шутка?
Или она серьезно решила кулаки свои на меня направить?
Что за?
Корнеев их привораживает, что ли? Чем?
Тяжело вздохнув, я приготовилась к шагу в сторону, не стоять же мне на месте, когда тигр с открытой пастью несется.
Блин.
— Стоять! — Когда до столкновения танка и маленького велосипеда оставалась считанная секунда, над нашими головами прогремел рык раздраженного Корнеева.
— Пошла отсюда.
О, это он мне?
Я с удовольствием. И плевать, что это было сказано в грубой форме. Разворачиваюсь, но меня за руку хватают и на месте удерживают.
— А ты, пижамка в цветочек, тут останешься. Кто ещё не понял? Свалили живо!
Мой папа пожал бы ему руку, и посоветовал бы идти работать в военную часть. Вот, правда, он только отдал приказ, и все тут же растворились. Боковым зрением я видела, как Вика, прихрамывая, пошла к машине, а ее школьная подруга скрылась за углом.
— Отпусти меня.
Ага. Меня еще из тисков не освободили.
— Корнеев, руку отпусти!
А он не слушает. Внимательно смотрит на моё лицо и только улыбается.
— Значит, самоуверенный болван.
— Да. Теперь отпустишь?
Ой. А что он делает? Зачем наклоняется ко мне? Почему Звягина не бежит сюда,
— Спокойной ночи, Натали. Мои печали ты утолишь потом.
Прошептал он мне на ухо, а затем отпустил.
Вот так просто, даже рот мне не заткнул за такие слова, а взял и отпустил. Вдавливаю ногти в тонкую кожу, проверяя, в реальности ли ещё я, а когда сознаю всё, срываюсь с места и лечу к машине, запрыгивая на переднее сиденье.
— Теперь обратно? — спрашивает таксист, кивая на подругу, которая уже посапывает сзади.
— Ага.
— Всё в порядке?
Откидываюсь на сиденье, и анализирую, что я сегодня пережила. Как это можно назвать в порядке? Это дичь какая-то. Но… поворачиваюсь к заботливому мужчине и киваю головой.
«Натали, утоли мои печали, Натали».
Дурацкая песня.
Чертов Корнеев!
4
Укладывая Звягину спать, я была уверена, что утром она как минимум попросит прощения, как максимум клятвенно заверит меня, что при следующей пьянке, она съест симку и не будет мне звонить.
Но Виктория человек, который умеет удивлять.
Поэтому с утра пораньше, меня будил не мой родной будильник, а похмельный вой раздраженной Звягиной.
Врать не стану, я успела злорадно поржать в подушку, перед тем, как дверь об стену шарахнулась, и её стук, словно обещал мне, что еще такого же удара, деревяшка не вынесет.
— Какого чёрта ты вчера меня опозорить вздумала? — Удивление? Нет. Шок. Я была в диком шоке от такого заявления. — Ты хоть соображаешь, что обо мне теперь думать будут?
— И тебе доброе утро. Можешь не благодарить, обойдусь.
Смотрю на часы и радуюсь, что у меня в запасе еще минут десять, чтобы понежиться под одеялом.
— Благодарить? За что? За то, что Даня теперь думает, что я общаюсь с какой-то колхозницей, которая по улицам в пижаме доисторической ходит? За это? Ты могла хотя бы одеться прилично?
Из головы тут же вылетели все мысли и надежды на покой и короткий сон.
— Уж извините, что не подумала о внешнем виде. Вик, а как нужно было? Платье с выпускного подошло бы или тут случай особый, и мне через магазин ехать надо было?
Голосом, которым я произносила каждое слово, можно было бы с легкостью охладить Африку.
— Хватит ёрничать. Тусь, ты меня подставила вообще-то.
Глаза человека — открытая книга. Все мысли, идеи, можно прочитать в них. И я читаю. Я смотрю на свою соседку, из-за которой у меня была веселая ночка, и читаю в них только осуждение. Она и правда своей вины не чувствует. Она меня винит.
— Подставила? Да как у тебя рот открывается это говорить? Я последние деньги спустила, чтобы твою пьяную задницу забрать. Меня какая-то гадина чуть с кулаком своим не познакомила. И это я фиговая? Отлично! Дверь за собой закрыть не забудь.