Село Городище
Шрифт:
– Давайте, будто мы танкисты, – сказал тогда Женька, – и будто мы едем в танках на фронт! Р-р-р… Смирно!.. Внимание! Враг перед нами!
И все зашумели, будто танки. Палили по врагу из пушек, строчили из пулеметов. И не заметили, как снова смех и веселье вернулись к ним.
День за днем проходил август, красивый, богатый месяц. Кое-где на березах замелькала желтизна, будто солнечные брызги застряли в темной зелени. Уже подрывали понемногу молодую картошку на огородах, уже приносила мать к завтраку и к обеду пучки зеленого лука с грядки и выкладывала
В полях, тихих и жарких, больше не пели жаворонки. Только ходил ветерок по яровым и озимым хлебам да солнце старательно пригревало и золотило колосья. Овес был еще зеленый, почти синий к корню, но кудрявые головки его уже посветлели и начали желтеть… А рожь стояла вся светлая, вся желтая и клонилась книзу и шуршала сухим жестким колосом…
На десятый день августа Груня сказала своей бригаде:
– Ребята! Сегодня сено – последочки. Уберем – и все! А завтра – в поле, снопы подтаскивать.
Сено пышным серо-зеленым лоскутом лежало на лужайке. Груня первая шла в ряду – подхватывала граблями легкие клоки и перебрасывала на другую сторону. За ней шла Стенька. За Стенькой – Раиса. А уж дальше начинался мальчишеский ряд. Ромашка шел последним и ворчал, что ему с граблями повернуться негде, что ему просто ходу не дают.
Зато, когда поворачивали обратно, первым оказывался Ромашка. И тут уже он, раскрасневшись, как клюква, из сил выбивался, чтобы обогнать ребят, и уходил от них вперед шагов на пять.
– Я вас попарю! – бурчал он. – Работать так работать!
Пока сохло поворошенное сено, ребята уселись и улеглись отдыхать в холодке, под большой старой березой, которая одиноко стояла на краю лужайки. Тянуло ветерком, чуть-чуть играли над головой мелкие березовые листья. Груня сидела, прислонившись к стволу, и глядела на светло-желтую дранковую крышу тетки Дарьиной избы, которая уже поднялась над палисадником.
Вот и строится Городище… Вот и не надо разбредаться в разные стороны. И новая изба с малиновыми наличниками не приснилась ей – нет, крепкий сруб из чистых округлых бревен венец за венцом растет на пепелище.
В ту же сторону глядел и Ромашка. Он тоже видел Городище, он видел даже стены своего нового дома. Но мысли его были о другом…
– Вот был бы я председатель, – вдруг сказал он, – я бы…
Все дружно рассмеялись:
– Ох, уж и председатель! Ну и председатель!
– А что ж? Я бы…
– Ты бы сразу весь колхоз и разогнал! – сказал Женька. – Тому – стукушку, тому – колотушку!.. Живо управился бы!..
– Дураки! – беззлобно сказал Ромашка. И, закинув руки за голову, стал глядеть в небо.
Но, помолчав, продолжал:
– Я бы таких лошадей завел! Я бы таких лошадей! Они бы у меня из упряжки рвались. Эх, видел я жеребца в совхозе – Бронзовый зовут. Темный, карий такой, блестит, будто маслом смазанный!.. Голову поднял – не достанешь! А глаза так и сверкают, как молния. А как запрягли – эх, буря мглою небо кроет! Как подхватил с места, только
Женька живо приподнялся и сел на старую кротовую кочку.
– А я бы… я бы нет! Я бы сразу всякие машины завел. Я бы сейчас, как весна, на пашню трактора двинул бы, каждый по шесть лемехов, да две бороны сзади… В одну сторону прошел – шесть борозд, в другую – еще шесть борозд. Пошли, загудели – только лемеха посверкивают!
– Тракторам-то бензин нужен!
– А лошадям-то овес! Не все равно? У меня бы дня три-четыре – и все в поле зачернело бы. Сей! Ну уж, а сеять, конечно, тоже не с лукошком бы вышел. Сейчас бы у меня сеялки пошли, они бы у меня семена-то по полю по зернышку разложили бы… Ну, а уж осенью – пустил бы я комбайны по полю, как корабли по морю! Уж душа не дрожала бы, что рожь осыплется, – только мешки подставляй.
– Понимаешь ты! Лошадь – живое существо! Ведь она все соображает, всякую дорогу помнит… Ведь с ней разговаривать можно. Поглядит на тебя глазом – ну, только слова не вымолвит! А машины что? Железо да дерево!
– А ты много понимаешь! А машина разве не соображает? Побольше, чем твоя лошадь, соображает. А еще и побольше, чем человек, и нигде не ошибется. Вот попробуй-ка сделай, что машина сделает!
– Но ведь лошадь ласку чувствует!
– А машина не чувствует? Вот не смажь ее да не походи за ней – она и работать не будет. Эту, брат, тоже не обманешь. Нет, был бы я председатель – у меня все хозяйство на машинах ходило бы, даже воду из колодца у меня ведра сами доставали бы.
Груня сорвала цветок журавельника, который ютился у самого ствола березы.
– А если бы я была председатель, – сказала Груня, разглядывая желтые тычинки в голубом венчике, – я бы и машины завела и лошадей. Пускай бы все работали. Косилка косит, а лошадь ее тащит…
– Может и трактор тащить!
– Нет, не может трактор. – Груня отбросила голубой цветок. – Он своими шипастыми колесами все луга покорежит. И сено из лесу – на чем повезешь? На лошади. А хлеб сдавать на чем везти? Опять на лошади…
– У меня бы хлеб на грузовиках возили.
– На грузовиках-то хорошо, пока сухо. А как грязь – так все твои грузовики на дорогах станут. Нет, была бы я председатель – у меня бы полный сарай всяких машин был и полный двор лошадей.
– И коров, – добавила Стенька.
– Да, и коров. Чтобы молока, сметаны всем сколько хочешь! Полные бидоны, полные бочки!
Стенька оживилась:
– А коров-то не простых надо, надо ярославок, черных с белым – они молочные!
– И потом, – Груня провела рукой вдоль горизонта, – по всей деревне насажала бы всяких цветов, больших цветов, садовых. Чтобы как начиналась весна, так вся наша улица зацветала бы – и голубым, и белым, и красным, и розовым… И до самой осени цвели бы у нас в палисадниках алые цветы – мальвы! Ах, было бы красиво у нас!