Сельва умеет ждать
Шрифт:
Мохнорылые не хотят уходить? Он поможет им захотеть.
Ничем не обидев. Напротив, оказав помощь.
– Передашь дары индуне Ккугу Юмо, – сказал изицве, глядя сквозь почтительно внимающего Удачника. – Расскажешь ему все, что знаешь сам. А Любимцам Лишайи вели не выходить из шатров. Никому не следует видеть их до срока. Ступай. Я опять доволен тобой.
Чуть кивнув, Кпеплу растаял, не всколыхнув полога.
Все. Камешек покатился; лавину уже не остановить.
Ситту Тиинка внимательно осмотрел ладони и удовлетворенно
Даже мнящих себя могучими.
Предснежье. Дни созревания двали.
Тень возникла на пути совершенно бесшумно, словно соткалась из воздуха, и листовидный наконечник копья уткнулся в мускулистую грудь Убийцы Леопардов.
– Слово?
– Звезда, – откликнулся сержант.
– Хэйо!
Копье приподнялось, салютуя, а затем тень сгинула, будто и не было ее вовсе.
Н'харо пошарил взглядом по ветвям бумиана.
Одобрительно хмыкнул.
И, мягко ступая, двинулся к большой хижине, украшенной гирляндами, свитыми из белых гриолей. А тень, проводив гиганта взглядом, уложила копье поперек колен, пристроилась поудобнее и слилась с полумраком кроны.
Отсюда, с бумиана, широко распростершегося над неглубоким яром, лагерь был виден как на ладони.
Частокол.
Капище, окруженное идолами.
Землянка дгаанги, укрытая зеленым дерном.
Круглая женская обитель – всего одна.
Зато длинных мужских домов целых три.
Четвертый строится на окраине.
А скоро потребуется и пятый.
Красная стрела войны пущена по сельве, и со всех концов необъятного края спешат на зов воины, поодиночке и группами, вооруженные, уже в боевой раскраске…
А Мтунглу, который тень, приполз сюда змеей, таясь от встречных, обходя сторожевые засеки. И не в людском жилье обосновался, добравшись, а затаился на обрыве, при малейшем шорохе ныряя в заброшенный лисий лаз…
Э! Зачем вспоминать то, что было и кануло?
Он здесь.
Он – тень вождя.
Место его у ног дгаангуаби…
Мтунглу негромко заурчал.
Затем подцепил ногтем одну из роговых бляшек, густо усеивающих локоть, и замер, вслушиваясь в себя.
Тело передернуло радостной болью. Капля сизой сукровицы выступила из-под струпа и скатилась с локтя, оставив после себя узенькую, быстро подсыхающую дорожку.
Еще четверть луны тому она стала бы новой бляшкой…
Мтунглу хихикнул.
Не бывать больше такому!
Еще ползут по бедрам
Мтунглу мечтательно прищурился.
Когда стрела-война вернется в колчан, а вываренные черепа вражеских вождей займут положенные им места на частоколе освобожденного Дгахойемаро, придет время пасть в ноги светлому нгуаби и вымолить отпуск на восемь дней…
Хэй-хо!
Давно оплаканный родом изгнанник явится в поселок светлым полуднем, ни от кого не прячась.
Гордо расправив плечи, пройдет по узкой улочке.
Преклонит колени перед стареньким жрецом.
И большой барабан загрохочет над болотами, извещая жителей дождливого Гуайябахо, и веселого Гуафиатли, и рыбообильного Гуарьяари, и прочих селений, затерянных в глуши зыбучих болот, о том, что Мтунглу, сын Т'туТвы, прозванный Бойцом, вернулся домой очищенным от скверны!
Мозолистые пальцы ухватили полуотодранную бляшку, помедлили – и рванули.
О-о, как сладка мука избавления…
Уголки обметанного подсыхающими болячками рта дрогнули и растянулись в улыбке.
Пусть не гневается светлоликий Тха-Онгуа, но когда-нибудь, в неизбежный день Ухода, Мтунглу свернет ненадолго с Сияющего Пути на Тропу Безвременья. Искусный в чтении следов, он пройдет до Крайнего Предела, разыщет Безликую, в каких бы закоулках ни тщилась спрятаться она, а найдя – посмеется над нею.
Великий нгуаби услышал мольбу несчастного – и снизошел.
Вложил персты в гниющие раны его, прикоснулся устами к изъязвленному челу, и вот – где, Ваарг-Таанга, сила твоя?…где твои несмываемые печати?
Шелушась, опадают пылью!
Прочее зависит от самого Мтунглу.
Навсегда уйдут с кожи мерзкие клейма, если, сразив в поединке семижды семь врагов, съесть их еще живые сердца.
Хой!
Где они, эти семижды семь?
Пусть идут!
Лишь гибель светлого нгуаби вернет силу проклятию Безликой, но вождь не умрет, пока жива тень…
Йе!
Звонко пропел рожок. Чуть качнулась ветка.
Дгаангуаби, сопровождаемый Н'харо, вышел из хижины, и Мтунглу перестал думать.
Откликаясь рожку, взвизгнули свирели.
Воины выбегали из мьюнд'донгов и выстраивались в неровные шеренги, издалека похожие на колючих многоножек.
Ударил барабан.
Светловолосый бородач в плаще из перьев горной г'ог'ии неторопливо спускался по склону.
Вот он уже совсем близко.
– Р-равняйсь! – гаркнул Убийца Леопардов.
Шеренги подравнялись: даже пришедшие в лагерь минувшим вечером успели за ночь прознать, сколь крут нрав сержанта.
– Смир-рно!
Воины замерли.