Семь ангелов
Шрифт:
Через пару минут появилась прислуга. Алехина перенесли в спальню. Его аккуратно положили на кровать. «Вот такой мужчина» еще раз осмотрел Кена и удовлетворенно причмокнул языком:
– Обыкновенный крепкий сон. Завтра проснется как с похмелья. Седативный эффект, ну и в челюсть двинули… Несильно. – Он обернулся к Лизе: – А вам, мадемуазель, нужен покой. Вы очень расстроены. Рекомендую полтаблетки феназепама.
Лиза стала раздевать Алехина. Ксантиппа причитала и ужасалась. Через некоторое время Антуан деликатно вывел ее из комнаты. Вскоре они уединились на террасе.
– Что это за духовная, о которой говорила мадемуазель Климофф? – вежливо осведомился «вот такой мужчина».
– Какой-то средневековый документ, из-за которого пропал отец Лизы.
–
– Я толком не поняла, но Лизетт говорила, что вместе с Климовым пропал оригинал этой духовной. Преступник не знал, что у Лизы осталась копия. Если ее опубликовать, то гаденыш останется с носом. Представляете, все помешались из-за какой-то ерунды. Сокровища, тайны папства.
– Очень интересно… У вас такие красивые глаза, – вкрадчиво сообщил Антуан, – вы необыкновенная девушка… Но мне, наверное, пора.
– Ах, умоляю, посидите еще. Мне так страшно, – польщенная Ксантиппа поспешила продемонстрировать свой самый эффектный, как она считала, взгляд. Она широко распахнула глаза и посмотрела на собеседника снизу вверх по-щенячьи, с обезоруживающим доверием и надеждой. «Мужчины обожают наивных простушек, которые ищут их покровительства» – так Ксантиппа обычно объясняла свой приемчик. Антуан улыбнулся прекрасной металлокерамикой и подлил ей вина.
Лиза разделась и легла в постель. Она прислушалась. Алехин мерно и спокойно дышал. Лиза гладила его мягкие волосы и думала о том, что теперь, именно теперь, она никому его не отдаст. Завтра же она опубликует духовную, возьмет Кена на лодку и уедет с ним далеко. На Мальдивы! Они будут плавать в лазурной воде, только они.
Спать совсем не хотелось. Перебрав в уме все мыслимые картины предстоящего счастья, Лиза принялась считать до пятисот и вдруг вспомнила: «Феназепам!» Она встала и направилась на кухню, где хранились лекарства. В доме горел приглушенный нижний свет. За окнами стояла непроглядная темнота. Сошедшая с Альп туча съела луну. Лиза порылась в металлической коробочке для лекарств, но ей попадались какие-то имодиумы и колдакты. У Климовых не было принято злоупотреблять снотворным. Вдруг она услышала тихие шаги в коридоре, будто кто-то крался. Лиза боялась обернуться. Она стала искать глазами что-нибудь, что могло бы ее защитить. Шаги были уверенными, но осторожными. Вот они остановились. Тишина. «Оглядывается, прислушивается», – подумала Лиза. У плиты стояла подставка с кухонными ножами. Всего в нескольких метрах. Она с трудом оторвала ноги от пола и почти прыгнула. Нож был у нее в руке. Лиза застыла. Большой темный дом. Маленькая испуганная девушка в полупрозрачной ночной рубашке, с ножом. Со стороны сцена напоминала фильм ужасов. Сейчас должно вдребезги разлететься окно, выходившее в темный сад. Лиза обернется туда, но коварный преступник уже затаился за холодильником и ловким движением набросит ей на шею удавку. Встряхнув головой, Лиза громко и отчетливо спросила:
– Кто здесь?
Авиньон, лето Господне 1348, месяца февраля 15-й день
Возрадовался, едва увидел с дороги родной сердцу город Авиньон. Громады дворцовых башен взлетали ввысь и так парили в облаках над темно-зелеными водами Роны. Казалось, что в лучах предзакатного солнца вижу я сам Горний Иерусалим. Какова же была моя печаль, когда услышал колокол церкви Святой Девы Марии, который звонил жалобно, словно скулил и всхлипывал в растерянности. Подъезды к столице христианского мира были запружены людьми. Кто-то лежал в изнеможении, кто-то молился, многие усердно хлестали себя плетьми в надежде так заслужить милость Господню. У иных со спины свисали куски мяса, ибо использовали для бичевания плети с тремя хвостами, на концах которых были закреплены железные крюки. Как объяснил мне один из стражников, все эти люди пришли к папе, чтобы защитил их от чумы. Правда, в город все равно никого не пускали из-за боязни, что умножат заразу. Увидев знамя Святого Апостольского Престола, разрешили мне проехать через одни-единственные
У одного из домов увидел священника, который дрожащими руками насаживал на длинную палку святую гостию [50] . Потом просовывал ее в отверстие, прорубленное в двери, и шептал какие-то молитвы. Спросил его, что он делает. Священник ответил не сразу. Он посмотрел на меня красными измученными глазами и, наконец, тихо молвил:
– Творю последнее причастие, брат. – Святой отец вытянул палку, надел на нее другую гостию и просунул обратно. Так сделал он несколько раз. Когда в пятый раз вытаскивал палку, увидел, что гостия осталась на ней.
50
То есть облатку (лат. Hostia) – евхаристический хлеб в католической церкви. По традиции, миряне-католики причащаются только хлебом.
– Отмучились! А ведь какой был дом. Честные купцы, семеро детей: пузан Жак, бойкий Арман, шалунишка Пьер, красавица Матильда, непоседа Луиза… – священник осекся. Он заплакал, а потом махнул рукой, осенил себя крестным знамением и пошел своей дорогой.
Специально записал сюда эти имена, чтобы после помолиться об упокоении несчастных во Царствии Небесном. От тяжких мыслей отвлек меня Мордехай:
– Много мертвых христиан – значит будут бить иудеев. Ты защитишь меня?
– Конечно, – сказал я прежде, чем подумал. – А почему ты решил, что иудеев будут бить?
– Христиане считают, что если у них упал пенис или умерла корова, в этом виноват бедный Мордехай.
– Ерунда, ты же медик. Людям сейчас нужна твоя помощь.
– Я, конечно, медик, но сначала я бедный Мордехай, а потом уже медик.
В разговорах об этом добрались до дворца господина нашего папы. Ворота были наглухо заперты. Стражники стали стучать стальными своими перчатками в кованые двери, провозглашая мое имя. Но не скоро добились ответа.
– Ступайте прочь! – сердито крикнули сверху.
– Здесь господин Хуго де Бофор, племянник святого отца нашего папы, – не унимался капитан моего эскорта по имени Гвидо.
– Да хоть сам Иисус, – цинично отвечал голос ниоткуда.
– Господин Хуго де Бофор имеет наиважнейшее дело. Доложите святому отцу.
Долго стояли мы так перед запертыми воротами, пока наконец из темноты не появился человек с замотанным черной тряпкой лицом.
– Кто тут Хуго де Бофор? Проходи. Остальные – убирайтесь.
Я попросил своих подождать, а сам отправился за человеком с черной повязкой на лице.
Мы прошли через небольшую дверь сбоку. Во дворе горели громадные костры. Искры от них взвивались в черное небо и возвращались сизым пеплом на голову и плечи. В самом дворце, наоборот, было темно и пусто. Мы шли по каким-то залам и лестницам и не встретили ни единой души. Господина нашего застал я в зале Иисуса. Сидел он на своем троне между двух жарко полыхавших костров. Вместо приветствия Климент сказал: