Семь часов до гибели
Шрифт:
— Правая! — Нечаев смотрел теперь только в сторону «Витязя», соизмеряя расстояние с курсами кораблей и возможностью маневра. — Малый вперед! Руль вправо — пятнадцать.
— Они же в два раза с лишним ниже нас. — Петрищев доказывал, молил, приблизив свое лицо к лицу Нечаева, стараясь поймать его взгляд и заставить тем самым вслушаться в свои правильные, справедливые слова. — Мы же разобьем их… Потопим!.. Григорий Кузьмич! Неужели вы станете жертвовать жизнями десятков людей ради одной?!
Нечаев, все еще не глядя на
— Передайте на «Витязь»: готовить раненого и врача к эвакуации. — И повернулся к молодому капитану: — Значит, по-вашему, капитан, рисковать многими ради одного? А пятью? Тремя? Одним? Ничем?!
— Да что вы из меня негодяя какого-то делаете! — взорвался Петрищев. — Я ведь только о том, что сейчас это бессмысленно! Сейчас — невозможно! Вы понимаете — сейчас! В такой шторм!
— Я понимаю только одно, — твердо сказал Нечаев. — Закон моряков — один за всех, а все за одного — еще никем не отменен. И в штиль, и в шторм — он одинаков.
В кубрике «Витязя» Шульгин держал замерзшие руки в ведре с ледяной водой. Постанывал сквозь зубы от ноющей боли. Из ведра сильно плескало на пол.
Фельдшер Макснмыч принес кувшин с горячей, и Шульгин, зажмурив глаза, сунул туда руки. Максимыч накапал ему валерианки в кружку.
Раненого осторожно переложили из «люльки» на носилки. Максимыч измерил давление.
— Девяносто на шестьдесят… — упавшим голосом произнес он.
— Глюкозу с корглюконом, — строго сказал Шульгин. — У меня в чемоданчике, в маленьком отделении.
Шульгин вымыл руки с мылом и сам сделал необходимую инъекцию.
— Морфий! — затем приказал он. — Кордиамин!
Туман начал быстро редеть. Но волны, казалось, подчиняясь чьей-то злой воле, стали еще больше, круче. И разбрасывали корабли, мешая им подойти друг к другу.
Первая попытка закончилась неудачей: Гаркуша слишком резко сбросил обороты, создалось несоответствие скоростей и… Нечаев промазал.
Гигантская волна повлекла ледокол вниз, и он рухнул, высоко задрав корму, едва не срубив винтами нос «Витязя».
13.52. Максимыч поднялся на мостик и остановился позади Гаркуши.
Капитан-лейтенант скорее почувствовал, чем увидел его, не обернулся, а лишь напрягся весь, как человек, ожидающий удара.
— Все?! — наконец спросил он каким-то гортанным, резким голосом.
— Не… — ответил Максимыч. — Живой.
— А… этот что? — Гаркуша посмотрел на Максимыча.
— Колет наркотики… глюкозу, — Максимыч вздохнул. — Выводит из шока.
— Он почему отказался оперировать? — сузил глаза Гаркуша. — Трус, да?
— Нет, — уверенно сказал Максимыч. — Он не боится. Чего тут бояться? Умер под ножом… Кому отвечать?.. Не выдержал, и все… Оперировать-то легче. А тут всякий пальцем ткнет — почему не оперировал? Иди доказывай…
— А
— Были, — подтвердил Максимыч. — Только они умирали… тут же. Тогда таких лекарств не было. — Он отер глаза тыльной стороной ладони, видно, соринка попала, и добавил: — Я чего пришел, товарищ капитан-лейтенант. Доктор говорит, Королеву долго не продержаться с такой потерей крови, не больше часа жить-то осталось…
Последнее слово фельдшер произнес неправильно, с ударением на заключительном слоге, но именно эта неправильность придала сказанному какое-то новое значение, иной, отличный от настоящего смысл. Как будто с момента произнесения этого слова я потекли, побежали складываться те самые минуты, которые осталось прожить морячку-первогодку Мишке Королеву.
— Иди к нему, Максимыч, — сказал Гаркуша.
И, прежде чем уйти, старый фельдшер увидел, что капитан-лейтенант как-то весь подобрался и стал похож на боксера перед решающим раундом. Даже плечо привычно выставил вперед и опустил подбородок.
— Руль — лево двадцать. Левая машина — полный вперед! — зазвучали четкие приказания командира «Витязя». — Передайте на ледокол: сообщать нам все команды вашего мостика. Будем подстраиваться, чтобы сблизиться синхронно.
— Я «Витязь»! Я «Витязь»! — закричал в микрофон Толя Заремба.
Осталось меньше часа.
— Передайте на «Витязь»: вас понял, — сказал Нечаев. — И как же я промахнулся, старый дурак, а?! — спросил он почему-то у Петрищева.
— Прошу распоряжаться мною по вашему усмотрению, — очень серьезно сказал Петрищев.
— Зачем это вам? — пожал плечами Нечаев. — Сейчас вы человек на корабле ней-тральный. Ваше дело — сторона. А то будете отвечать, если не дай бог что… И погорит ваше капитанство синим огнем.
Вместо ответа Петрищев опустил ремешок фуражки на подбородок и прямо посмотрел в глаза старому капитану.
— Спасибо, Анатолий Петрович, — Нечаев протянул руку Петрищеву. — Становитесь вместо вахтенного помощника. А ты, Вехотко, — кивнул он вахтенному, — будешь на связи с радистами… — Ну, — Нечаев снял фуражку, постоял немного с непокрытой головой, надел снова. — В общем, поехали, как говорил Юрий Алексеевич… Правая, средний вперед!
Петрищев дернул ручку машинного телеграфа.
Вахтенный помощник передал приказание по ближней связи радисту. А тот — на «Витязь»:
— Правая, средний вперед!
Гаркуша услышал Зарембу, повторившего эти слова, и подал команду:
— Малый вперед. Лево руля двадцать пять!
Волна подняла «Витязь» вверх на своей острой хребтине с белой, развеваемой ветром гривой…
— Право руля пятнадцать! — в свою очередь скомандовал Нечаев. У него от страшного напряжения и ветра слезились глаза. — Правая, полный вперед!