Семь цветов страсти
Шрифт:
— Или вот такую, к примеру, сценку, которая, я знаю это точно, обязательно будет. — Под взглядами присутствующих Дикси подошла к балконной двери и, распахнув ее во всю ширь, представила открывшуюся панораму.
Осенний парк спускался к реке. Садящееся за холмы солнце любовно покрывало позолотой вечерний, разомлевший перед сном мир.
— Не позже, думаю, чем через месяц, вон
Все переглянулись, опасаясь за состояние Дикси, все еще тяжело переживающей потерю желанного ребенка.
— Не надо, детка… — Майкл осторожно обнял ее.
— Я не свихнулась и теперь уже никогда не свихнусь. Если, конечно, не считать «безумия счастья», которым мы с Микки заболели уже давно. — Дикси достала из ящика секретера цветное фото и протянула его мужу.
Изучив изображение, Майкл блаженно закрыл глаза.
— Я невероятно счастливый Барон!
Фото пошло по кругу, вызывая непроизвольные улыбки, — темнокожая малышка лет четырех смотрела на мир широко распахнутыми голубыми глазами.
— А вот что пишет моя Лолла: «Девочка, мы с Джимми приедем к Рождеству и, думаю, загостимся надолго. Я всегда мечтала нянчить твоего ребенка. В больнице, где я работаю сиделкой, мне отдали эту сиротку. Конечно, пришлось повоевать, да и вам с Бароном еще предстоит бумажная волокита… Но все это не труднее, чем вырастить хорошего человека. Мишель подобрали полуживую в подвале, где ее бросила запертой алкоголичка-мать. Теперь она почти здоровенькая и очень ждет путешествия домой…»
— Вот видите сами, Мишель так похожа на своих родителей… — Дикси прижалась к Майклу. На секунду у нее мелькнула мысль — а что подумал бы Эрик, обзаведясь темнокожей внучкой? Но сомнение тут же развеялось — дед обожал бы эту девчушку!
— Уфф! Шикарная история! Только, надеюсь, она произойдет уже во второй серии нашего фильма. — Соломон налил себе вина. — Где-то я согласен с покойным Шефом — не стоит слишком увлекаться сладостями.
— Я рассчитываю на то, что мы проведем съемки в хорошем темпе, — поддержал его Герт, — а во время фестивального просмотра нашего фильма или
Алан огляделся, ища глазами хозяев, и крякнул от удовольствия: прекрасный кадр! И как здорово монтируется с финальным!
У балконного парапета, тесно прижавшись, стояли двое. Ветер спутал их волосы, руки сплелись. Словно ладони в мольбе, прижались друг к другу тела… Единое существо — слившиеся для совершенной гармонии половинки. Как тогда, на башне. Только вокруг ликует свет, а в забинтованной отяжелевшей руке Маэстро нет скрипки. Той легкой и мудрой, что лучше всех могла бы рассказать об этом.
P.S. Д. Д. — Артемьевой.
Скоро Рождество. Завтра мне исполняется тридцать пять. Посапывает сладко спящая дочка. На прибывшей из леса елке еще мерцает серебристая пыль. В тишине, словно хрустальные мотыльки, порхают звуки клавесина…
Исповеди и признания, спрятанные в этой тетрадке, кажутся мне теперь безобидным и не слишком удачным художеством. Но три цветка на обложке взывают о милости. Я не бросаю тетрадь в камин. Я смотрю на спину играющего Майкла, на его чуть кивающий в такт колыбельной затылок и не могу поверить, что весь этот необъятный покой, всю заключенную в звуках вечную нежность дарит лишь одна его рука — волшебная рука моего Микки.
Вальдбрунн. 22 декабря 1995 года