Семь цветов страсти
Шрифт:
— Кошелек! Мне надо двести, нет, — триста шиллингов!
— Возьмите все. Вы же все равно собрались меня придушить.
Мы все еще стояли в обнимку и для пущего страха Майкл вцепился в мое платье на уровне пупка, притягивая к себе.
— Фу, простите… — схватившись за лоб, он отступил. — Задурачился, Дикси. Рядом с этой детской площадкой так и тянет нашкодить… Правда, я не умею быть альфонсом. Дайте мне взаймы до Москвы, чтобы я мог не чувствовать себя «совком»… Ну, какой-никакой, а все же — мужичок. Почти барон. Дайте, Дикси.
Я протянула ему пять сотенных.
— Хватит?
— Еще
— Вы мелочный и скучный тип, — я решительно повернулась и двинулась к толпе.
— Постойте! А то я начну кричать и громко ругаться по-португальски.
— Почему по-португальски?
— Русский в этом районе вся торговая братия понимает. А португальцев здесь мало. Вот, смотрите: «Ambra di merdi!» — завопил он.
Тут же из-за кустов выглянул милый молодой жандарм в беретике набекрень, внимательно оглядел парочку и любезно осведомился:
— Фрау требуется помощь?
— Нет-нет! Все в порядке. Спасибо, — улыбнулась я и потянула упирающегося Майкла в строну.
— Что вы такое здесь орали? Это же общественное место, полно детей!
— Я не орал, а продекламировал. Это значит: «пахнет дерьмом». В любом суде меня бы оправдали. В тех кустах побывали собаки! Кроме того, знаете, почему я ушел из Оперы? Признаюсь: мне хотелось вырваться на сцену и допеть это… — Встав в позу, он исполнил финал арии Альфреда. Несколько хуже, чем Пласидо Доминго.
— У вас противный голос, — не удержалась я.
— Неправда, посмотрите, все оборачиваются! — Майкл раскланялся прохожим.
— О Боже, Майкл! Нас могут арестовать… Послушайте, дайте честное слово бойскаута или кто там у вас — коммуниста, что будете вести себя прилично. С вами дама в вечернем платье! Задумайтесь, Микки!
— Анита Экберг у Феллини в вечернем платье купалась в фонтане!
— Далась она вам! Это заслуга режиссера, сумевшего использовать индивидуальность актрисы настолько удачно, что люди из-за железного занавеса спустя тридцать лет постоянно упоминают ее имя!
— Гениальный режиссер. Волшебная женщина. Чудесный фонтан! Ах, как студент Артемьев мечтал, до злых ночных слез, прогуляться у Треви, посмотреть «Сладкую жизнь» целиком, а не отрывки в разных телепрограммах! Я бы отдал все, чтобы вытащить мокрую Аниту из-под струй и катать ее по ночному Риму… Вам не понять, Дикси. У дикарей свои причуды…
— Перестаньте злиться. Я не внучка Клары Цеткин и понимаю, что мать нашей Клавдии Бережковской, то есть баронессы, неспроста сбежала от большевиков.
— Это потом, — махнул он рукой.
— Для бесед у камина? Тогда скажите сразу — она была достойной русской буржуйкой или легкомысленной шансонеткой?
— Клавдия Бережковская была хорошей певицей. И абсолютно аполитичной, синеглазой барышней.
…Мы обходили парк, рассматривая аттракционы и выбирая подходящий, с учетом возраста, экипировки и личных пристрастий. Меня влекла вода, совсем как Аниту Экберг. Но признаваться в этом теперь не хотелось. Майкла тянуло в воздух — ко всяким летучим парашютикам и каруселям.
— Держитесь лучше за поручни, я могу вылететь, — гаркнул он сквозь лязг.
И тут мы действительно рухнули. Чертовы шутники! Оказывается, закрученная дорожка имела неожиданный провал, в который наша посудина загремела с шумом металлолома, сбрасываемого экскаватором на свалку. Я лязгнула зубами, чуть не прикусив язык, и сильно ударила колено о спинку переднего кресла.
Мы выгрузились под насмешливым взглядом парня, радостно улыбаясь, нырнули в кусты, и только тут зло посмотрели друг на друга. Майкл согнулся в три погибели, потирая зад. Я занялась коленями. Мы ныли и охали, как побитые собаки, изнемогая от желания подраться.
— Это вас, дорогой друг и товарищ, потянуло продемонстрировать мужскую доблесть!
— Я только сопровождал даму, рвущуюся к острым ощущениям.
— Уж слишком острым, — на моем колене, под рваной дырой тончайших колготок, алела ссадина. Я жалобно ойкнула, вытянув ногу.
— Колготки оплачивать не стану. Вы уже здесь, наверно, не в первый раз раскалываете таким образом своих кавалеров, — буркнул Майкл. — И вон, глядите-ка — подол платья оторвался! Это не от Версачи ли? Ах, очень сожалею… Но вы уже в Оперу явились в рваном… Бедный мой, хрупкий, нежный копчик!
— Я в рваном? — раненым коленом я пнула кузена под больной зад.
Он взвыл, но, ловко извернувшись, ухватил мою ногу. И крепко держа за щиколотку, серьезно предупредил:
— Следующую пытку выбираю я. В конце концов, я гость, и оплачиваю билеты!
Но смотрел Майкл как-то так, что ногу я не выдернула, а лишь слабо покачнулась, теряя равновесие. Он опустился в траву, склонясь над моим ранением и вдруг прильнул к нему губами:
— Это всего лишь антисептическая предосторожность. Надо слизнуть грязь. Вы разве не катались на велосипеде и не имеете опыта падений?
Я не ответила. Может, это ему, а не мне Сол дал указания поухаживать? Во всяком случае, давненько никто не лизал мне поцарапанные коленки в темных кустах парка аттракционов.
Майкл тоже приумолк и посерьезнел. Не глядя друг на друга, мы вышли на запах гамбургеров и с удовольствием съели по одному, запивая пивом. Порция мороженого взбодрила меня окончательно.
— Ну что, вы завершили ужин? Нам пора, — поднялся Майкл.
— Как? А обещанные качели? — огорчилась я.
— Не качели. Я присмотрел для вас нечто подходящее. Чуть хуже, чем Федерико для Экберг.