Семь цветов страсти
Шрифт:
Он взял гостиничный блокнот, написал телефон и адрес, вырвал листок:
— Не потеряй, кладу в твою сумочку.
— Мне бы хотелось, Майкл, чтобы завтра ты сводил меня кое-куда. Местечко недорогое. Думаю, тебе не придется влезать в долги. Хотя… знаешь, у меня идея. Через неделю ты чертовски разбогатеешь и сможешь вернуть мне деньги. Честное слово, я же не могу отпустить тебя домой в джинсах!
— Отглажу костюм — и в самолет.
— Только не это! Где он? — я распахнула дверцу стенного шкафа и вытащила оттуда мокрого испуганного, сжавшегося в углу
Попытка оторвать рукав не удалась. Зато с меня соскользнуло кое-как намотанное одеяло. И тут зазвонил телефон — портье сообщал, что такси ждет. Я быстро натянула почти сухое платье, туфли на босу ногу, обернулась платком и выскочила из ванной.
— Присядь на минуту, — Майкл был необычайно торжественен.
Я опустилась в кресло, он положил мне на колени свой пиджак и раскрыл перочинный нож:
— Приступай. Человечество смеясь расстается со своим прошлым!
Нож с треском вонзился в очень прочный, отчаянно сопротивляющийся материал.
Кромсать костюм кузена не доставило мне никакого удовольствия, видимо, агрессивность вообще не мое амплуа. Старая ткань поддавалась с трудом, обрушив на меня лавину сентиментальных ассоциаций. Стало жалко и этого куска материи, сопровождавшего некогда юного Михаила под венец, и ушедшей молодости, и России, вынуждавшей своих граждан всю жизнь таскать на своих плечах чью-то производственную неудачу. Или, как говорят русские, халтуру.
Моя рука, сжимавшая нож, ослабла и я с мольбой посмотрела на родственника:
— Обещай мне, Майкл, что позволишь сестре проявить о тебе заботу. В конце концов, это голос крови, твердящий о помощи ближнему…
Растроганный Майкл не отказался встретиться со мной утром для приобретения отдельных мелочей мужского гардероба.
Меняем имидж
Мы направились в универсальный магазин на Мария Хильферштрассе, отличавшийся большим выбором и вполне умеренными ценами.
Заполучив пару светлых туфель, Майкл с радостью расстался со своими тяжелыми черными ботинками. Но оставлять их в урне не захотел, пытаясь забрать с собой. Кто знает, может быть, они дороги ему как память о каком-нибудь важном событии. Русская душа полна загадок.
Не совсем поняла я и реакцию гостя на мое предложение посетить отдел мужского платья: Майкл растерялся, умоляя меня «не делать этого». Было такое впечатление, что муж отговаривает супругу сделать аборт.
— По-моему, ты слишком остро воспринимаешь процедуру приобретений.
— Просто я редко этим занимался и еще не привык. — Майкл виновато заглянул мне в лицо. — Что, со мной совсем невозможно появляться на людях? Эти джинсы так ужасны?
— Отличная туристическая одежда. Ты же видишь, все приезжие так ходят, даже американские миллионеры. — Успокоила я кузена. — Но ты же не можешь вернуться в Москву без костюма. И вообще, таким же как прилетел. Особенно после того, как стал наследником барона.
Майкл смутился и опустил глаза. Он совершенно не умел скрывать своих чувств, я поняла, что с уст кузена едва не сорвался комплимент.
— Я, действительно, никогда не буду таким, как был всего два дня назад… — признался он, глядя на носки своих новых туфель. И добавил, покачавшись на мягких подошвах: — Кажется, я начинаю себе нравиться.
— Ну, тогда завершим этот процесс, отсекая всякие сомнения, — взяв Майкла под руку, я мягко ввела его в страну портновских чудес — отдел мужской одежды. — Посмотри на себя в зеркало и запомни. Что скажешь?
— Симпатяга, — скорчив гримасу самому себе, Майкл отшатнулся от зеркала.
— Когда я приодену тебя, как задумала, ты не сможешь оторваться от своего отражения. Хочешь, поспорим на самый большой фонтан в нашем поместье?
— А, знаю! В какой-то комедии Бельмондо, изображающий супермена, в порыве самолюбования чмокает свои бицепсы: что, мол, за обаяшка такой!
— Помню, помню! Фильм назывался «Великолепный». Я тогда была школьницей и с удовольствием смотрела французские фильмы. Ведь на самом деле герой Бельмондо был каким-то затравленным сочинителем. Но он придумал сам себя — великолепного победителя — и стал им.
— Потому… потому что в него влюбилась очень славная девочка… — печально дополнил Майкл и тут же протянул мне пятерню:
— По рукам! Я доверяюсь тебе, мудрейшая! А фонтан останется коллективной собственностью.
Мы стали потрошить стойку с мужскими костюмами. Майкл выбрал роль придирчивого пижона и даже осмеял пару предложенных мной моделей. Но минут через пятнадцать, сообразив, что ему предстоит перемерять весь имеющийся здесь ассортимент, кузен взгрустнул.
— Ладно, начнем все сначала. Хватить дурить, дело серьезное. Расслабься и думай о чем-нибудь возвышенном. Это совсем не больно. — Перехватила инициативу я.
Играла тихая музыка, любезные продавщицы, предложив свою помощь и получив отказ, скрылись. Я накинулась на стойки с летними костюмами, рубахами, пуловерами. Конечно, это серийное производство, ширпотреб. Но как похорошел Майкл…
Когда размышляешь об инстинктах женственности, почему-то не сразу вспоминаешь о желании преобразить своего ближнего. Это изначальное, врожденное, материнское. Мы провозились часа два. Все прошло бы значительно быстрее и удачнее, если бы этот ершистый полуеврей не мучил меня своими бесконечными комплексами. Он и брюки при мне менять стеснялся, поджидая, пока я покину кабинку.
— А на пляжах чопорной Вены, не нудистских, обычных, совершенно запросто разгуливают голые женщины и мужики. В то время, как пятиюродный брат прячет свои волосатые бледные ноги от родной сестры, — бубнила я в задернутую занавеску примерочной.
— Почему это бледные, я загорал! — огорчился он и из кабинки высунулась длинная, жилистая, и вправду загорелая нога. — Это потому, что я всю зиму в трусах по улице бегаю. И очень горжусь своими ногами.
— Они волосатые и рыжие.
— Это очень мужественно.