Семь дней творения
Шрифт:
София поцеловала своему наставнику руку и пообещала, что не разочарует его. Она спросила, можно ли доверить ему одну тайну, он разрешил кивком головы. Поколебавшись, она поделилась с ним наблюдением: у Господина волшебные глаза, никогда она не видела такой синевы.
— Иногда они меняют цвет, но тебе запрещается кому-либо рассказывать, что ты в них увидела.
Она пообещала и вышла в коридор. Он проводил ее к лифту. Прежде чем закрылись двери, Михаил заговорщически ей прошептал:
— Он сказал, что ты — прелесть.
София покраснела, Михаил сделал вид, будто ничего не заметил.
— Для них этот вызов, наверное, всего лишь возможность наделать новых гадостей, а для нас это — вопрос выживания. Мы все
Через считаные мгновения она уже была в главном вестибюле. Петр посмотрел на дисплеи системы наблюдения, путь был свободен. Дверь снова въехала в фасад, и София оказалась на улице.
Лукас вышел из башни одновременно с ней, но с противоположной стороны. В дальнем углу неба, над холмами Тибарон, полыхнула последняя вспышка. Лукас подозвал такси. Желтый автомобиль затормозил, он залез внутрь и захлопнул дверцу.
София подбежала к своей машине у противоположного тротуара. Сотрудница дорожной службы выписывала ей протокол о нарушении правил парковки.
— Добрый день! Как поживаете? — обратилась София к женщине в форме. Контролер медленно обернулась, подозревая, что над ней насмехаются.
— Мы знакомы? — спросила контролер Джонс, рассеянно покусывая ручку и разглядывая Софию, потом оторвала корешок квитанции.
— Не думаю.
— А вы как поживаете? — С этими словами она засунула под «дворник» заполненный протокол.
— У вас случайно не найдется клубничной жвачки? — спросила София, забирая бумагу с ветрового стекла.
— Нет, у меня мятная.
София вежливо отказалась от предложенной пластинки и открыла дверцу.
— Вы что, не будете возражать против протокола?
— Нет-нет!
— Между прочим, с начала года водителям правительственных машин приходится платить штрафы из собственного кармана.
— Да, кажется, я где-то об этом читала, — сказала София. — Это нормально.
— В школе вы, наверное, всегда сидели за первой партой? — задала контролер Джонс следующий вопрос.
— Если честно, не помню… Хотя что-то такое сейчас припоминаю: кажется, где мне хотелось, там я и садилась.
— Вы уверены, что у вас все в порядке?
— Сегодня вечером будет великолепный закат, не пропустите! Постарайтесь полюбоваться им вместе с семьей, самый ослепительный вид — из парка Президио. А я вас оставляю, меня ждет огромная работа. — С этими словами София села в машину.
Когда «Форд» отъехал, контролер почувствовала спиной холодок. Она положила ручку в карман и достала мобильный телефон.
На автоответчике мужа она оставила длинное сообщение. Она спрашивала, не может ли он заступить на смену на полчасика позже. Сама она постарается вернуться раньше обычного, чтобы прогуляться на закате вдвоем в парке Президио. Он не пожалеет, ее заверила в этом не кто-нибудь, а агент СШ Она добавила, что любит его, но с тех пор как они трудятся в разные смены, никак не улучит момент признаться, как сильно по нему скучает. Через несколько часов, делая покупки для импровизированного пикника, она, не отдавая себе в этом отчета, положила себе в тележку не мятную, а клубничную жевательную резинку.
Попав в плен автомобильных пробок в финансовом квартале, Лукас перелистывал страницы туристического путеводителя. Что бы ни думал Блез, важность его задания оправдывала дополнительные расходы, поэтому он велел водителю высадить его в Ноб Хилл. Ему подошли бы апартаменты в «Фер-монте», знаменитом на весь город отеле-дворце. Машина свернула на Калифорния-стрит перед собором Божьей Милости и заехала под монументальный козырек отеля, где была расстелена ковровая дорожка из красного бархата с золотыми кистями. Носильщик потянулся за чемоданчиком Лукаса, но тот отпугнул его свирепым взглядом.
— Тебе какое дело? — фыркнул Лукас, выходя из кабины лифта.
София поставила машину у тротуара и поднялась по ступенькам на крыльцо викторианского домика на склоне Пасифик Хейтс. На пороге ее встретила хозяйка квартиры.
— Вернулась из поездки? Я рада! — сказала мисс Шеридан.
— Я уехала только сегодня утром!
— Неужели? А мне показалось, что вчера вечером тебя тоже не было. Знаю-знаю, я опять вмешиваюсь не в свое дело, просто мне не нравится, когда в доме пусто.
— Я вернулась поздно, вы уже спали. Работы навалилось больше обычного.
— Ты слишком много работаешь! В твоем возрасте, да еще при такой внешности надо проводить вечера с дружком.
— Мне надо переодеться, я поднимусь к себе, но перед уходом обязательно к вам загляну, Рен, обещаю!
Перед красотой Рен Шеридан время было бессильно. У нее был пленительно нежный голос, лучистый взгляд свидетельствовал о насыщенном прошлом, о котором она лелеяла только добрые воспоминания. Она была одной из первых знаменитых женщин-репортеров, объездивших весь мир. Стены ее овальной гостиной были увешаны пожелтевшими фотографиями, лицами из прошлого, встреченными ею в бесчисленных разъездах. В отличие от коллег, стремившихся запечатлевать исключения из правил, Рен ухватывала обыденность, умея и в ней разглядеть красоту.
Когда усталость в ногах не позволила ей отправиться в очередную командировку, она удовольствовалась своим родовым гнездышком на Пасифик Хейтс. Там она родилась, оттуда ушла 2 февраля 1936 года, в день своего двадцатилетия, чтобы уплыть в Европу. Туда она потом вернулась, чтобы насладиться единственной своей любовью, слишком коротким отрезком счастья.
С тех пор Рен жила в большом доме одна, пока, заскучав, не поместила объявление в «Сан-Франциско Кроникл». «Я — ваша новая съемщица», — объявила улыбающаяся София, явившись к ней в то же утро, когда вышел номер газеты с объявлением. Ее решительный тон покорил Рен, и съемщица переехала к ней в тот же вечер. За несколько недель она совершенно изменила жизнь хозяйки, и та теперь признавалась, что рада тому, что покончила с одиночеством. София обожала проводить вечера в ее обществе. Когда она возвращалась не слишком поздно, мисс Шеридан оставляла в прихожей свет, служивший заметным уже с крыльца приглашением. Будто бы проверяя, все ли в порядке, София заглядывала в ее дверь. На ковре всегда лежал раскрытый альбом с фотографиями, в напоминавшей об Африке чеканной серебряной чаше ее ждали сухарики. Сама Рен сидела в кресле, лицом к оливковому дереву, украшению атриума. Тогда София входила, садилась на пол и начинала переворачивать страницы альбомов в старых кожаных обложках — от таких альбомов ломились книжные шкафы в комнате. Не отрывая взгляд от дерева, Рен комментировала одну иллюстрацию за другой.