Семь фантастических историй
Шрифт:
В просторной зале, окнами на длинную террасу над рекой, тяжелая дровь дождя по плитам отдавалась так гулко, словно он хлестал прямо с потолка. В стеклянные отворенные двери врывался запах свежести и горячего камня, резко остывающего в водяных потоках. В самой зале пахло розами. В дальнем углу старик аббат обучал девчушку игре на фортепьяно, но дождь и гром мешали отсчитывать такт, урок пришлось прервать, и оба глядели теперь в окно, на берег и реку.
Старуха графиня и молодая мать, сидя рядышком на диване, любовались младенцем. На руках у кормилицы, дебелой юной особы, облаченной в нечто розовое и красное, как олеандровый куст, он казался немыслимо крошечным, как печеное яблочко, все в кружевах и в лентах. Внимание дам разделялось между ним
Графиня Карлотта хотела встать навстречу гостю, но так разволновалась при виде его, что не могла шевельнуться. Глаза под морщинистыми веками были полны слез, и во вce время разговора они струились у нее по лицу. Она его расцеловала в обе щеки и с глубоким чувством представила внучке, и впрямь прекрасной, как те мадонны, которых понагляделся он в Италии, а затем и младенцу. Август никогда не в состоянии был испытывать ничего, кроме страха, в присутствии столь крошечных существ, хотя и соглашался признать, что они представляют известный интерес как некое невнятное обетование. Тем более его изумило, что все три женщины явственно считали дитя уже верхом совершенства и, кажется, досадовали, что в дальнейшем ему суждено меняться. Но вдруг это представление о том, что жизнь человеческая достигает при рождении своего апогея, а затем неукоснительно влечется к закату, показалась ему куда удовней и совлазнительней собственных его понятий.
Старая дама весьма сильно изменилась со времени их встречи. Любовь к особи мужского пола, которой она, по собственному ее признанию, прежде не знала, придала ее жизни гармоническую и сладостную цельность. Так сама она ему поведала.
— Когда я была девочкой, — сказала она, — мне часто повторяли, что дураку полработы не кажут. Но что же иное в течение всей нашей жизни делает с нами Господь? Да покажи он мне эту прелесть с самого начала, я, как послушная овечка, трусила бы за Ним на шелковой ленточке. Жизнь наша — мозаика Творца, и он без устали ее складывает. Если б я только сразу увидела в центре этот дивный кусочек, мне открылся бы весь узор, и разве бы я упиралась, разве стала спутывать его без конца, заставляя Господа делать лишнюю работу?
Впрочем, она больше вспоминала несчастный случай на дороге и вечер, проведенный вместе с Августом в гостинице. И сладость воспоминанья, как водится, придавала прелести событиям, в свое время начисто ее лишенным.
Слуга внес вино и великолепные персики, молодой отец явился и был представлен гостю, играя, однако, в этой сцене поклонения роль не большую, нежели выпала в сходном случае самому младшему из волхвов, тогда как старая графиня избрала себе роль Иосифа.
Когда дождь перестал, она подвела Августа к окну.
— Мой милый юный друг, — сказала она, стоя с ним рядом, чуть поодаль от остальных. — Никакими словами мне не выразить мою признательность. Но я хочу подарить вам кое-что на память, чтобы вы меня не забывали вдали, и прошу вас мне не отказать и принять мой подарок.
Август стоял и смотрел в окно. Что-то смутно знакомое вдруг задело его за сердце.
— Когда мы встретились впервые, — сказала она, — я рассказала вам, что в жизни своей любила три существа. О двух первых вы знаете. Третья была девушка, мне ровесница, подруга из дальней страны, уж и не припомню теперь, какой именно. Мы недолго были знакомы, скоро нам суждено было навсегда расстаться. Перед разлукой мы поклялись вечно помнить друг друга, и память о ней много раз меня спасала среди превратностей судьбы. Прощаясь, в слезах, мы обменялись на память подарками. Эта вещица для меня драгоценна, как знак истинной дружбы, оттого-то я и прошу вас ее принять. Пусть укрепляет она вашу веру в чудеса и скорую помощь Провидения в бедах.
С этими словами она нащупала у себя на груди какой-то мелкий предмет и протянула Августу.
Август на него взглянул, и тотчас рука его невольно потянулась к жилетному карману. То был флакончик для нюхательных
Он нащупал свой флакончик в жилетном кармане и уже чуть было не вынул его, чтоб показать старой даме.
Он знал, что подарит ей любимый сюжет для неустанных, неиссякаемых рассказов, что и на смертном одре, очень возможно, она вспомнит о чудесном знаке судьбы. Но его удержало ощущенье, что в этом решенье рока есть что-то, для нее недоступное, предназначенное ему одному, — та глубь, тишина и покров, которых ведь ни с кем не разделишь, как нельзя поделиться снами.
Он с большим чувством поблагодарил старую даму, и она поняла, что он умел оценить ее дар, и отвечала с удовлетворением и достоинством.
Расточая изъявления искренней дружбы, он простился со старой графиней и юной четой и пустился в обратный путь, в Пизу.
Дождь перестал, был почти прохладный вечер. Золотые лучи и синие тихие тени оспаривали между собою простор. Низко в небе висела радуга.
Август вынул из кармана зеркальце. Зажав его в ладони, он задумчиво в него поглядел. [7]
СТАРЫЙ СТРАНСТВУЮЩИЙ РЫЦАРЬ
У моего отца был друг, старый барон фон Бракель, он много путешествовал на своем веку и многих людей, города посетил и обычаи видел. [8] Во всем прочем он весьма мало походил на Одиссея, особенно по части хитроумия, не выказывая никакой ловкости в устройстве собственных дел. Верно, и сам он об этом догадывался, а потому уклонялся от обсуждения вопрособ практических с молодым поколением, озавоченным устройством карьеры. Зато, если речь шла о теологии, опере, нравственности и подобных бесполезных предметах, с ним любопытно было потолковать.
7
переводчик: Е. Суриц
8
Гомер. Одиссея. Перевод В. Жуковского.
В молодости он был на редкость хорош собой. Думаю, он воплощал тогдашний идеал прекрасного юноши. В лице его не осталось никаких следов этой былой красоты, но они сквозили в том спокойном веселом достоинстве, которое является обычным ее следствием и остается даже и у дряхлых стариков, глядевшихся в высокие зеркала минувшего века с гордостью и восхищением. Так что и в danse macabre [9] вы без ошибки бы указали скелеты тех, на кого с удивленьем, восторгом и завистью указывали когда-то на балах.
9
Пляска смерти (фр.)
Как-то вечером мы с ним углубились в испытанную тему, столетиями служившую свою службу литературе. Он с совершенной серьезностью представил на мое рассмотрение классический конфликт между желанием и долгом, озадачивавший на перепутье еще Геракла: стоит ли жертвовать склонностью ради того, что тебе представляется справедливым? И кстати же, он рассказал мне следующую историю.
Зимней дождливой ночью 1874 года в Париже со мной заговорила на улице пьяная девушка. Я тогда, сами можете высчитать, был совсем еще юнец. Я был безумно несчастлив и сидел с непокрытой головой под дождем на уличной скамейке, ибо только что расстался с дамой, которой, как мы выражались тогда, я поклонялся и которая час назад пыталась меня отравить.