Семь фунтов брамсельного ветра
Шрифт:
— Неужели про него никто не знает? — удивилась я.
— Может, кто-то знает, да помалкивает. А может, и никто… Кому он нужен-то сейчас…
— Нам, — сказала я. — Долго он еще будет тянуться? И куда мы придем?
Пашка сообщил, что недолго. А придем в парк.
— Надеюсь, там выход не замурован? И не заперт?
— Заперт, конечно, — «успокоил» Пашка. И хмыкнул. — Зачем подземные ходы держать открытыми? Мы с Валеркой и заперли, на могучий старинный замок, чтобы никто с той стороны совался. Пусть
Я напомнила:
— Имей в виду, ребенку пора домой.
Томчик не обижался на «ребенка», знал, что это шутя. Сейчас он уже не держал мою руку, шел впереди меня, следом за Пашкой. Оглянулся:
— Женя, я вспомнил! Папа сегодня на дежурстве, можно не торопиться.
— Это хорошо… Однако моя мама не на дежурстве, — проворчала я.
Ход раздвоился.
— Нам направо, — сказал Пашка.
— А что налево? — шепотом спросил его спину Томчик.
— Там тупик… Там мы с Валеркой однажды нашли револьвер.
Томчик споткнулся.
— К… какой револьвер?
— Обыкновенный. Наган… Наверно, с давних времен лежал.
Томчик опять сбил шаг. Мне показалось, что он стал чего-то бояться. Я бодро сказала:
— Ох и сочинитель вы, Павел Капитанов.
— Ничуть не сочинитель. Он лежал среди кирпичей, в выемке. Завернутый в тряпицу. Раньше тряпица была, наверно, промасленная, но к нашим дням вся ссохлась. А наган ничего, не ржавый. В каждом гнезде барабана патрон. И еще несколько патронов отдельно, россыпью…
— Врешь, — сказала я. Надо было что-то сказать, потому что я чуяла: Томчику явно не по себе. Пашка-то этого не видел, шел не оглядываясь.
— Ничуть не вру… Наверно, в те годы, когда здесь была ЧК, кому-то из заключенных готовили побег и специально для него положили туда оружие. Сообщники…
Томчик повертел головой, словно от воротника у него чесалась шея.
— Паша, а он теперь где, этот… наган?..
— Далеко…Мы с Валеркой вынули патроны, пощелкали курком, а потом все это дело утопили. Тут же в парке, в пруду. Он глубокий.
— Врешь, — опять сказала я. Потому что где это видано, чтобы два шестиклассника нашли боевой револьвер с патронами и добровольно выкинули его! Фантастика…
Пашка досадливо шевельнул спиной.
— А чего с ним было делать? Не игрушка же. В каждом патроне, может, чья-то человеческая смерть сидит… Сперва хотели, конечно, пойти в овраг, пострелять по банкам, да поняли: услышат люди, сбегутся… Валерка сперва говорил: давай сдадим в милицию, нам премию выдадут. А потом мы сообразили: тогда ведь придется про подземный ход рассказать и его сразу же закроют. А он нам еще может пригодиться…
Мы с полминуты шли молча, и вдруг Томчик спросил полушепотом:
— Паша, у тебя есть с собой спички?
Да,
— Конечно, есть. Боишься, что свечка погаснет? Снова зажжем.
— Я… нет. Наоборот… — В голосе Томчика дрожали слезинки. — Можно погасить ее на минуточку? Мне… очень надо…
Пашка тут же дунул на свечу. Запахло дымом погасшего фитиля. И в этой полной, пропитанной свечным запахом тьме, Томчик негромко выговорил:
— Я… признаться хочу. Это надо… В темноте признаваться легче. — Было слышно, что дышит он, как на горячую картошку.
Я быстро взяла его за плечи.
— Томчик, что с тобой?
— Понимаете… я не смогу выстрелить из револьвера… который принесет Петруша… в того идола…
Я наклонилась так, что шерстяной гребешок его шапки защекотал мне нос.
— Ты все еще думаешь, что он какое-то божество?
Томчик дернул плечами.
— Да нет же! Вовсе я так не думаю. Просто я от-ча-ян-но боюсь выстрелов… — Кажется, он всхлипнул. — И ничего не могу с собой поделать. Совершенно…
Сколько мы молчали? Секунд, наверно, десять. Пашка — он молодец все-таки! — сказал самым обычным голосом:
— Ну так что за беда? Это у многих бывает. Я когда был, как ты, боялся даже из пистонного пистолетика… Потом прошло.
— Но это же потом! — Томчик всхлипнул совсем явно. — А мне стрелять-то скоро…
— Томчик… — Я старалась говорить очень аккуратно. — В чем тут вопрос? Мы наденем твою матроску хоть на кого, на того же Лоську, снимем его руку с пистолетом, он выпалит. Это называется крупный план… А тебя снимем перед этим, как ты начинаешь жать на крючок. Патрона в револьвере не будет.
— Но все же спросят: почему так?
— Спросят — ответим, — рассудил Пашка. — Сажем, что тебе нельзя. Воспаление барабанной перепонки.
— Не поверят же…
— Как же не поверят, если мывсе скажем, — увесисто проговорил Пашка.
— Но тогда ведь… это будет не по правде. По правде-то я все равно трус… Да?
— Господи, кто тебе сказал такую чушь? — выдохнула я. — какой же ты трус! Ты вот идешь по всем этим проходам и ни разу не пикнул. Я вся тряслась на той лестнице, а ты…
— Потому что я не один, а с вами, — прошептал Томчик.
Пашка проговорил так, словно клал перед собою один на другой кирпичи.
— Вот и будь с нами. А мы с тобой. И ничего не бойся.
— Да… только стрельбы я все равно боюсь. Даже отец сказал, что я… как паршивый зайчонок…
— Он что, учил тебя стрелять? — сразу догадался Пашка.
— Да… пожалуйста, не зажигайте еще, я сейчас… Я хочу признаться до самого конца… Я про это никому не рассказывал, даже Люке. Только вам. Потому что… — и опять задышал, будто обжегся.