Семь фунтов брамсельного ветра
Шрифт:
Во как солидно и по-научному!
— Врет, — сказала я. — Все знают его слова: «Это мне подходит. Лучшего места в такой дыре не найти».
Мы смотрели телевизор на кухне. Старенький, портативный, черно-белый. Лет десять назад его подарили папе на день рождения. Мы этот «скворечник» любили и включали даже чаще, чем цветную «Айву», стоявшую в большой комнате.
Был вечер, мы поужинали и пили чай — мама, я и дядя Костя, который опять «заглянул на огонек» (а Илюха, конечно же, снова где-то покорял компьютерные пространства). Генерал Петровцев с маленького экрана рассказывал нам о трудностях, которые встретили его, Полномочного представителя центра, когда он появился в наших краях. Он не все время говорил по-казенному.
— А внешне он вполне симпатичный. Есть в нем определенный аристократизм…
— В училище говорили, что он похож на Тухачевского, — усмехнулся дядя Костя.
— Вы вместе учились? — удивилась мама.
— Не вместе. Я только поступил, когда он был уже на пятом курсе. Выпускники не жаловали вниманием «салаг», но Петровцев иногда снисходил. А мною он заинтересовался, когда узнал, что земляки. Приглашал иногда к себе в комнату… Ну, там бутылочка, закусочка. Старшекурсники жили почти как офицеры, строгостей не много… Сидели, вспоминали знакомые места. Оказывается, в детстве мы обитали на соседних улицах. Правда, не были знакомы. Он-то был тогда уже старшеклассник, а я малявка…
— Разве он из нашего города? — не поверила я
— Да нет же, это было не здесь, а в Дмитрове, под Москвой, я жил там с отцом. Сюда-то я приехал после восьмого класса… Валя, помнишь, как мы познакомились?
— Еще бы! Ты мне подмигнул и сделал пальцами «козу». А я подумала: большой, а такой глупый и нахальный!..
— А я был воплощенная скромность, — опять вспомнил детство дядя Костя. — Кстати, я и в училище был таким. Верховцев однажды сказал: «Ерохин, ты и в генералах будешь краснеть при мужских анекдотах?»… Но, как известно, я в генералы не вышел, и слава Богу. А он — вот… Не пойму только, зачем он перешел из армии в МВД? Может, из-за кавказских событий? Ему там крепко не повезло однажды…
— Про это даже в песенке есть, — вспомнила я.
Крах терпел он много раз. Дал пинка ему Кавказ, И в реформе он военной Выше копчика увяз…— Женя… — на всякий случай сказала мама. Наверно, ей показалось, что про «копчик» это неприлично. А дядя Костя согласился:
— Да, и в комитете по реформе ему не повезло. То ли проявил излишнюю инициативу, то ли наоборот… А что касается Кавказа, там пинки получали многие. И получают. Дело, видимо, бесконечное… Петровцев же, надо сказать, в чисто человеческом плане всегда был неплохой мужик. Однажды, когда я командовал ротой и на меня накатали в штаб округа очень даже неправильное письмо, он крепко выручил меня. По старой памяти. Правда с некоторой барственной интонацией, но помог. Был он тогда полковником…
— Если он неплохой, чего тогда Дворец хочет оттяпать?
— А вот поди ж ты, — развел руками дядя Костя. — В училище собственное детство вспоминал с этакой размягченной улыбкой, а сейчас… Неисповедимы пути… Может, правда, потерял ориентиры под грузом проблем?
Не знаю, много ли проблем было у генерал-лейтенанта, а директор Дворца под ними совсем согнулся. Ходил по коридорам ссутулившись и, когда здоровались, вздрагивал и отвечал с виноватой улыбкой.
Но, видимо, он еще не совсем сдал позиции. Мы в этом убедились однажды вечером, когда пошли к нему в кабинет.
Надо было попросить у него записку для дежурного, чтобы тот завтра пустил нас во Дворец, потому что официально по вторникам был здесь выходной. Петруша сказал:
— Вам он не откажет, а меня может развернуть носом к выходу, потому что со взрослыми он теперь какой-то неласковый. Думает, наверно, что плохо его поддерживаем в войне за Дворец…
Нам надо было во вторник провернуть
Был уже совсем вечер, за окнами тьма. Никакие кружки не работали, наша группа разошлась, даже Петруша с Маргаритой ушли, торопились куда-то. Люке сегодня тоже было куда-то «очень надо». Она попросила, чтобы Пашка и я проводили Томчика до дома, и тут же испарилась. Вместе со Стаканчиком, разумеется.
Пашка, Томчик и я по шли к директорскому кабинету.
Свет в коридоре был уже тусклый, «дежурный», а щель в кабинетной двери ярко светилось. Через эту дверь мы услышали, как Федор Федорович говорит по телефону. Громко, зло, даже со звоном:
— …Не городите чепуху, господин референт!.. Да, это я вам говорю: не городите чепуху! Президент не мог отдать такого приказа! Слава Богу, у него есть голова на плечах, в отличие… Что? Вот именно! Он дал распоряжение: подыскать подходящее место! А уже ваша администрация решила, что самое подходящее — школьный Дворец! Потому что с детьми легче всего справиться, подумали вы. Но вы, господа, просчитались! Никакого мирного переселения не получится! Даже поэтапного, как вы изволите выражаться! Дети и взрослые встанут в три кольца!.. Я их подбиваю?! Это вы подбиваете! Весь город возмущен!.. Что? Детей? Не посмеете, пойдут передачи по всей стране… Ах, меня отправят куда надо? Что же, это получится в духе семейных традиций, в моей родне три поколения политзаключенных… Да-да, четвертое, я знал, что вы это скажете. Но сейчас будет труднее…
Пашка меня и Томчика потянул от двери.
— Сейчас не надо соваться. Пусть закончит разговор и остынет…
И мы пошли бродить по дворцу. По разным этажам. Везде уже было полутемно и потому таинственно… Да и в любое время, при любом свете мне казалось, что в Арамеевском дворце живут тайны. Нет, дело не в легендах про богача Арамеева, который будто бы в потайных комнатах прятал сокровища, а в подземной конуре замуровал любовницу. И не в рассказах о пыточных камерах ЧК, которые, послухам, до сих пор сохранились в глубоких подвалах. Я о другом. Здесь с двадцатых годов шла ребячья жизнь. И мне казалось иногда, что память об этой жизни, о всех-всех годах впитана в эти стены. Если приложишь ухо к старинному дверному косяку, можно услышать песни про пионерские костры, про челюскинцев, про мальчишек-партизан. А на чугунных витых лестницах навсегда отпечатался топот тех, кто бегал здесь полвека назад. И раньше… И позже… Прислушайся — и различишь… Вот и правда будто кто-то пробежал по гулким ступеням в конце бокового коридора. Кто? Может, двенадцатилетний Сережка Мезенцев, который когда-то ходил сюда на занятия кружка «Юный газетчик»?..
Конечно, я «впечатлительная натура, которой надо почаще проветривать мозги» (Лючкин совет), но все же я всерьез была уверена — что-то здесь есть. Кажется, это называется «аура»… И вдруг все это станет чужим, да? Но это же… все равно что разрушить целый сказочный город!
Я обязательно буду в пикете, который уже точно назначен на следующий понедельник! Говорят, его превосходительство со свитой приедут лично осматривать Дворец и принимать окончательное решение. Нас, конечно, в этот день внутрь не пустят, но мы и правда встанем в три кольца вокруг всего здания! И в школу не пойдем, пусть завучи вопят потом и снижают оценки!.. А может быть, и не станут. Многие ведь тоже когда-то бегали сюда на кружковые занятия. И не все же стали потом «социально-психологическими стереотипами»…