Семь футов под килькой
Шрифт:
А такси в именьице я вызывать не люблю. Может, это и не заметно, но у меня тонкая душевная организация, и она страдает всякий раз, когда таксисты самыми нехорошими словами ругают нашу проселочную дорогу.
Да мне идти-то по ней всего с полкилометра, потом будет мост через реку, а за ним уже – город со всей его инфраструктурой. Сяду там на трамвайчик, еще и денежки сэкономлю…
Размышляя таким образом и посматривая по сторонам, я бодро топала по глубокой колее, продавленной в глинистой почве автомобилями, пока мой взгляд не зацепился
Опля! Алое закатное солнышко слепящим пламенем отразилось в полированной поверхности. Ну-ка, ну-ка, что тут у нас такое? Я выбралась из колеи и, путаясь ногами в цепких вьюнках, двинулась на манящий блеск.
Неподалеку от нашего дачного товарищества есть небольшой пустырь, превращенный несознательными гражданами в стихийную свалку. Выбрасывают туда преимущественно строительный мусор, поломанную мебель, старый домашний скарб и прочую рухлядь. Иногда на эту свалку истории незаслуженно отправляются вполне годные вещи. К примеру, именно отсюда в нашу с Петриком квартирку перекочевала изящная деревянная консоль – трехногий гримировальный столик, мечта красавицы-кокетки.
На сей раз кто-то, не мелочась, сплавил на помойку целый рояль!
Да, облезлый, поцарапанный, колченогий, в пятнах от стаканов, но – рояль! Самый настоящий, не бутафорский!
Изумляясь, как затейливо у кого-то широта души сочетается со скудоумием, я подобралась поближе к инструменту и подняла крышку над клавиатурой.
Время и идиоты не пощадили благородный инструмент, и его улыбка, когда-то наверняка белозубая, потускнела и сделалась щербатой. Я сокрушенно покачала головой, но все же пробежалась пальцами по клавишам. Прабабушка воспитывала меня как благородную барышню – заставляла учить французский и ходить в музыкальную школу…
Увы, сыграть что-нибудь на этом рояле не представлялось возможным. Даже мелодию «Чижика-Пыжика» исполнить не получалось, потому что клавиши были безголосые. Они послушно проминались под пальцами, а звук не шел, только слабый глухой стук… Или шорох?
Я вспомнила, как в детстве экспериментировала, подсовывая между струнами и молоточками развернутые газеты: это превращало обыкновенное пианино в старинный клавесин. Какая, интересно, начинка в этом инструменте?
Но заглянуть в рояльное нутро и посмотреть, что там, у меня не вышло. Вандалы-идиоты зачем-то прибили крышку инструмента гвоздями!
– Ах так? – Я почувствовала себя задетой. – Это вызов? О’кей, Люся Суворова его принимает!
Я поискала тут же, на свалке, но ничего подходящего для того, чтобы вскрыть заколоченный рояль, не нашла. Ну и ничего страшного, я недалеко ушла от именьица, а там у меня, как в Греции, все есть!
– Мне срочно нужен ломик! – Я ворвалась на свой участок, как фурия.
– То молоток, то ломик… Ты бы определилась, – меланхолично отозвался братец, покачиваясь в гамаке.
Я молча пролетела мимо него в сарай и загремела там инструментами, подбирая
– Это же не ломик, а гвоздодер, – просветил меня братец, когда я пробегала мимо него в обратном направлении. – Эй, а зачем тебе…
Но я уже снова пылила по проселку.
Я мигом добежала до свалки, чуть ли не с разбегу вонзила под крышку бесхозного музыкального инструмента свой немузыкальный, поднажала, закряхтела. Рояль затрещал.
За этими звуками я даже не сразу услышала сдвоенное заинтересованное пыхтение, но потом по моей голой ноге щеткой прошелся шерстистый бок, а над ухом послышался знакомый голос:
– Это что? Настоящий рояль в кустах?!
– Тяни крышку вверх, – скомандовала я Эмме.
– А что там? – Братец послушно потянул, а я еще поднажала.
– Вот откроем – и узнаем!
Кра-ак! Крышка чуть приподнялась, и здоровенные гвозди стальными зубами зависли над образовавшейся щелью.
– Там точно что-то есть, – почему-то шепотом убежденно сказал Эмма, заглянув в темные недра рояля.
– Конечно. Там много чего есть – струны, молоточки… Тяни еще, давай откроем полностью.
Палка, призванная удерживать рояльную крышку в поднятом состоянии, отсутствовала, и я пристроила вместо нее свой гвоздодер.
– Молоточки?! – первым посмотрев в значительно расширившуюся щель, возмутился братец. – Да, как же! Блин, зачем мы сюда полезли?!
В рояле в позе зародыша лежал голый человек.
– Он настоящий? – Братец снова перешел на шепот.
– Кто?
– Труп!
– Все тут настоящее: и рояль, и кусты, и труп, успокойся, – пробормотала я автоматически, почти не соображая, что именно говорю. – Хотя, возможно, труп все-таки не настоящий…
– Игрушечный?!
– Витя, ты меня пугаешь, что за детство у тебя было, какой еще игрушечный труп… Я к тому, что он, может, живой еще! – Я потянулась и осторожно пощупала голую лодыжку.
– Пульс надо щупать на запястье или на шее, – тут же раскритиковал мои действия Эмма.
– Я туда не дотянусь… Слушай, а он холодный!
– Значит, настоящий. – Эмма вздохнул.
Я машинально пощекотала голую розовую пятку, и нога слабо дернулась!
– Не настоящий! – обрадовалась я. – Подержи крышку… – Я убрала свою импровизированную распорку в виде гвоздодера.
– Не добивай его, Люся, не надо! – слезно взмолился Эмма.
– Ты совсем уже? – очень трудно нетравматично покрутить гвоздодером у виска, но у меня получилось. Я талантливая! – Говорю, крышку держи! Будем доставать его оттуда…
С большим трудом и немалым количеством ругательств мы кое-как добыли из недр рояля ненастоящий труп. Он нам никак не помогал, но хотя бы не сопротивлялся. Только слабо постанывал, пока мы его тянули, как в сказке: Люся за репку, Эмма за Люсю, собака за Эмму… Жаль, кошки и мышки не было, мы бы быстрее справились.