Семь историй Чарли-Нелепость-Рихтера

Рихтер Гала

— Простите, — добавил я после минутного молчания. Мне было тошно от самого себя — если бы мне кто-то задал такой вопрос, то рискнул бы нарваться на нешуточную трепку. К моему удивлению, Синклер не стал размазывать меня тонким слоем по стене.

— Скажи-ка мне, мальчик, ты кого-то терял? — спросил Синклер, изучая мое лицо.

Я смотрел на него очень долго, так долго, что в глазах запрыгали дурацкие черные мушки. Отвечать не хотелось. Я мог бы ответить честно Питеру или Дику Риди, или, пожалуй, Мелани Чейс, но больше никому.

— Можешь

не отвечать, — заявил Синклер, — У тебя все на лице написано.

Я пожал плечами, не глядя на него. Был лишь один способ уйти от ответа.

— Ваши предположения — это ваша проблема, — по-хамски рявкнул я.

— Злишься?

— Ну конечно. Просто весь испереживался, — усмехнулся я, — Если честно, мне все равно, кэп. Мне откровенно плевать на ваши гипотезы. Единственное, чего я хочу, это свалить отсюда, и побыстрей, и только не говорите, что даже не подозревали об этом.

Синклер расхохотался:

— То, что ты потрясающе откровенен, я заметил еще на Земле, но сейчас ты прямо-таки бьешь все рекорды.

— Это комплимент? — осведомился я. Разговор принимал мою любимую форму пикировки, и я почувствовал себя лучше: не люблю задушевные беседы, особенно если они не ко времени.

— А ты как думаешь? — вопросом на вопрос ответил Синклер.

Если меня что и бесит в разговорах, так это применение старого доброго сократовского метода: как правило, люди, отвечающие на вопрос фразой "а ты как думаешь?" просто-напросто не знают ответа, но, при этом, не хотят выглядеть дураками. Это раздражает. Очень.

Но — с другой стороны — злость помогает справиться с другими чувствами, и мне уже легче было продолжать беседу на откровенно хамских тонах.

— А почему бы вам ни катиться куда-нибудь подальше вместе со своими вопросами и пожеланиями, — предложил я откровенно.

— Наверное, потому, что мне все-таки интересно, что же такого произошло, что ты вдруг решил сменить место дислокации, — усмехнулся Синклер.

— Потому что мне не нравится, что в моей комнате шастают все кому не лень! — выпалил я, и поймал удивленный взгляд светло-карих глаз, — Вот такой вот я неправильный, и что?

Капитан как-то резко посерьезнел:

— Кто это был?

Я зачарованно наблюдал за тем как из расслабленного, почти домашнего человека, сидящего в кресле напротив, он мгновенно превращается в солдата: осанка, выражение лица, положение рук — всё сразу изменилось.

Неужели он не знает? Разве человек может так притворяться? Притворяться столь искусно, как могут только профессиональные актеры? Синклер был многогранной личностью, но неужели он умел и это тоже?

Навряд ли, решил я. Это было много даже для Поля Синклера.

— Чарли, — строго повторил капитан, — Я спросил, кто это был? Я жду ответа.

Вот Волинчек и попал, злорадно отозвался во мне внутренний голос. Но…

— Я вам этого не скажу, извините, — произнес я, — Это мое дело.

Самое отвратительное, что когда-либо могло случиться с человеком, живущим на

улице, это прослыть стукачом. Доносчик терял уважение к себе, с ним переставали разговаривать, его переставали замечать. Мне всегда было плевать на законы улицы, но с этим правилом я был согласен полностью.

— Я не хочу одним прекрасным утром обнаружить на корабле труп, мальчик, — холодно сказал Синклер, — Надеюсь, моего намека тебе хватило, или объяснить ситуацию ясным текстом?

— Валяйте, — предложил я. Спать расхотелось окончательно.

Синклер потер шею абсолютно нехарактерным жестом, и я вдруг подумал о том, что вижу его таким, каким его, наверное, видел его сын, и уж точно никто из экипажа "Квебека" — обычным человеком, не лишенным слабостей.

— На корабле завелась "крыса", — сказал он, — Ты знаешь, кто это — но не говоришь. Следовательно, либо ты не слишком зол на этого человека (что опровергается твоим поведением), либо решил наказать его сам. Мальчик, мне вполне хватило нескольких недель знакомства, чтобы понять одну простую истину: характер у тебя чертовски сложный, а человек ты мстительный. Теперь доступней?

— Угу, — я кивнул, — Только есть две поправки.

— Какие? — поинтересовался Синклер.

— Первая: я не зол, мне просто противно, — я произнес это и понял, что сказал правду, и это действительно было так.

— А вторая?

Черт бы побрал тебя, Поль Синклер!

— Вторая… — я запнулся, — А вторая в том, что я…

Черт!

Вот ведь черт! Сукин сын!

Говорят, самое страшное на свете — это муки совести. Раньше я не вдавался в подробности: если верить Риди, совести у меня не было в принципе, но было кое-что в моей жизни, что даже меня пробирало. Воспоминания — чертова причина чертовых ночных кошмаров — были со мной всегда.

Убийца.

Пусть ненамеренно, пусть глупо, пусть всего лишь одним из нескольких, но я был убийцей. И этого уже было не изменить.

Если я чего и не любил на свете, так это необратимость.

— Ну, и в чем же вторая? — Синклер заинтересованно смотрел на меня. Я вздрогнул:

— Н-н-ни в чем, — отозвался я, — Вы и впрямь думаете, что я могу убить?

Капитан пожал плечами:

— Каждый может, мальчик. Я участвовал в десятках операций, мне доводилось стрелять в упор, и я считал это правильным. Твой приятель Чейс убил одного из моих людей, еще будучи ребенком, и я не думаю, чтобы он уж очень сильно раскаивался.

— Да что вы знаете?! — выпалил я, — Ни черта вы не знаете ни обо мне, ни о Питере!

Синклер пожал плечами:

— Может быть, — лаконично ответил он.

Я поплотнее завернулся в плед, продолжая разглядывать Синклера.

— Полагаю, — произнес он, — Ты так и не скажешь мне, кто именно заглядывал в твою комнату.

— Именно, — кивнул я, очень радуясь тому, что капитан так быстро и правильно уловил суть. Синклер усмехнулся:

— И возвращаться отсюда в свою каюту ты тоже не намерен?