Семь корон зверя
Шрифт:
– Вот ведь, Ян, какая петрушка получается. Народ беспокоится!
– Какой народ, что ты несешь? У нашей гулены очередной приступ ревности, – возразил, впрочем, довольно мирно, Балашинский.
– Не скажи. Ревность, конечно, да. Но и не только. Случай, согласись, из ряда вон выходящий.
– Да какой случай?! – Ян начал выходить из себя. Много воли взяли, распустил он их, на свою голову. Но на Фому вот так запросто, нахрапом, не попрешь. Головастый да языкастый, хоть и лентяй и краснобай. Но с такими-то ухо и надо востро. Такой хорош, пока за тебя с душой и потрохами, а коли пойдет поперек, то держись. Знает он эту породу. Оттого Фома в семье на особом положении и на отдельном счету. – Я что же, и с
– Можешь, конечно, кто бы посмел запретить? Да только ты в общине хозяин, так тебя называют. Оттого и спрос с тебя другой. Ты скажи хотя бы мне, чего теперь ждать?
– Это в каком смысле? – удивился Ян.
– Ну как в каком! Может, ты и так, поматросишь, да и бросишь, и Бог с тобой. А может, в семье новый вамп объявится? Так это уже не только твое личное дело. Надо и родичей спросить. Хорошо, с Риткой повезло. А если нет?
– Да ты что, обалдел совсем? Какие родичи? Какие новые вампы? Я с девчонкой в кабаке посидел всего-навсего! – Ян взбеленился настолько, что сорвался на крик.
– Лиха беда начало, – спокойно и твердо отозвался Фома, – по мне, хоть целый гарем заведи. Я с тобой до конца. Но вот в остальных не уверен. Как бы чего не вышло. Надо учитывать конъюнктуры.
– Чего учитывать? – переспросил Балашинский.
– Конъюнктуры. Иначе – разброд и шатание. Оно нам надо? Особенно сейчас, когда только-только осели и все вроде тихо и хорошо. Даже слишком тихо и хорошо. А это уже само по себе плохо. Расслабляет неокрепшие умы.
– Успокойся, – оборвал панегирик Балашинский, – ничего подобного не будет. А если возникнут сложности, – последнее слово все же выделил, невольно подчеркнул, – первым, с кем я посоветуюсь, будешь ты. Доволен?
– Абсолютно. Безоговорочно доволен! – Фому будто что-то отпустило изнутри. – И ты ведь знаешь, я плохого не посоветую. Кому я нужен и кто я без тебя?
Фома ушел, и Ян, постояв немного, тоже поднялся к себе. Позвал Тату, но когда та пришла, отослал прочь. Давешний разговор не шел у него из головы и рождал нехорошее беспокойство. Надо же, до чего дошло. Навыдумывали! Новый вамп в семье! И тут Ян представил такое, и тошнота подступила к горлу. Только не эту девочку. Это хуже, чем убить. И не такая она нужна ему. «Вот это новости!» – испугался собственных выводов Ян. Он вамп и отныне будет жить с вампами до конца своих дней, если они когда-нибудь наступят. И никто другой ни ему, ни братьям не нужен. Прав Фома, а он дурак и болен дурью. И пора завязывать с хандрой и брать себя в руки. И всегда, постоянно и без лишних фантазий помнить, кто он такой, Балашинский Ян Владиславович, хозяин и урожденный вамп.
Глава 4
АГАСФЕР (ПРОДОЛЖЕНИЕ)
Когда «Святая Изабелла» наконец причалила в бухте Золотого Рога, Янош одним из первых, опередив даже гребцов, прыгнул в спущенную с правого борта шлюпку. Лишь бы скорее на твердую землю, на берег, и прочь, прочь с проклятого корабля. Он даже не смог до конца прочувствовать всю боль и горечь от потери верного Михая, так худо пришлось ему весь последний отрезок окаянного морского путешествия. После злополучного шторма плыли кое-как на остатках парусов при нескончаемой, выматывающей душу и внутренности болтанке. Янош уж на что был крепок и неуязвим, но и он поддался тошнотворной, мутной хандре, от которой спасало только в больших количествах поглощаемое им крепкое вино из запасов Карло. Но когда трезвел, становилось еще гаже и хуже, и приходилось манипуляции с вином начинать сначала. Карло из бравады и жадности старался не отставать от своего гостя и пассажира, но только довел себя до скотского, ужасающего состояния и под конец в лежку лежал под обрывком парусины прямо на палубе в луже собственной блевотины.
Постояв,
Следовательно, Янош имел всего лишь один правильный путь – разбудить и привести в божеский вид мертвецки пьяного Карло, а после с его помощью и определиться в городе. Многого от потерявшего первозданное имя Константинополя, варварски превращенного в мусульманский Стамбул, Янош и не ожидал. По крайней мере порт его разочаровал. Такой же, как и в Венеции, только более многолюдный, шумный и вонючий. Те же крики и ругань, только на другом языке, те же бесконечные цепочки оборванных носильщиков. Разве что лохмотья живописнее и безобразнее, да воздух жарче, а так, пожалуй, разница невелика.
Привести в чувство недовольно мычащего Карло удалось лишь к вечеру. Поэтому первую свою стамбульскую ночь Яношу пришлось опять провести на злополучной «Изабелле», которую ощутимо кидало на прибрежной разошедшейся волне. Однако на следующее утро пришедший в себя и вернувший непоколебимую купеческую стать Карло сам уже торопил Яноша скорее отправиться в город.
Остановились на постой в особняке, арендуемом домом Анунцио у одного османского чиновника, отбывшего санджакбеем в Румелию по месту государственной службы. Вместительный и относительно комфортный, дом стоял неподалеку от Айя-Софии, откуда вела дорога прямо к знаменитым воротам Баб и Хумаюн. Однако, осмотрев под руководством Карло стамбульские достопримечательности и попялившись вдоволь, но издали на дворец Топкапы, Янош восточной экзотикой не впечатлился. Слишком много помпезности и суеты, хотя турки вроде никуда не поспешают и о времени имеют уж слишком размытое впечатление. Однако уж очень их много, пусть и велика столица, но не протолкнуться, а на знаменитом рынке, на Бедестане, который и сам по себе целый город, верхом не больно-то и проедешь.
В ночь Янош тишком, чтобы не обеспокоить гостеприимных хозяев, особенно чутко спящего Петруччо, отправился на охоту. В морском путешествии от качки, переживаний и неумеренного возлияния вин Янош совсем изголодался. На «Изабелле» приходилось под конец держаться из последних сил, но поживиться за счет экипажа было делом немыслимым. Без возни бы не обошлось, а всплыви его проделки наружу, пришлось бы в лучшем случае перебить всю команду, и кто бы тогда, спрашивается, управлял кораблем? А в худшем – на его шее оказались бы ненадежные и неопытные новые братья, лишняя морока на голову.
За пропитанием дело не стало. Как и положено добротному портовому городу, на причалах ночевало неисчислимое количество нищих и бродяг, продажных женщин и не имеющих своего угла мелочных торговцев. Выбрав добычу почище и поопрятнее, Янош неслышно утащил ее за груду каких-то мешков и, удовлетворив свою нужду, благополучно утопил в заливе. Можно было жить не хуже, чем в благословенной христианской Венеции.
На следующий день отправились с визитом к французскому послу, коему Янош вручил одно из посланий Грити. Что было в запечатанной сургучом шкатулке, ему было вовсе наплевать, тут с выбором гонца мудрый Луиджи не промахнулся. Но деньги венецианца Яношу еще предстояло отрабатывать, тем более что ушлый и богатенький сверх меры Луиджи обещал в случае верной службы еще и еще. Янош же, как настоящий рыцарь, не ведающий истинной цены деньгам, собирался ни в чем свою персону не ограничивать.