Семь кругов яда
Шрифт:
– Там просто сто-о-опочка… Я ее до-о-олго разбира-а-ал. Протянешь но-о-ожки, заденешь сто-о-опочку, - мурлыкнул голос надо мной. Что-то холодное отлипло от моей головы, встряхнулось, а потом снова прилипло. – И не воро-о-очайся!
– Это еще почему?
– сглотнула я, пытаясь придать картинке перед глазами хоть какую-то резкость.
– Потому-у-у, что на тебе друга-а-ая стопочка. Я ее тоже долго разбира-а-ал, - мурлыкнули мне, убирая липкую и мокрую прядь с моего лица.
Я лежала на диване, моя голова покоилась на чужих коленях. К дивану был придвинут стол. Я
– Ты меня внема-а-аточно слу-у-ушаешь?
– услышала я, когда мое сопение заставило молча завидовать всех ежиков в лесу. – Так во-о-от, я приношу глубо-о-окие извине-е-ения.
– Что? – поинтересовалась я, снова привставая. Странно, но мне показалось, что на столе лежит перьевая ручка… Хм… Мне кажется, или действительно, ручка?
– Непра-а-авильно принимаешь извине-е-ения. Зна-а-ачит, забираю их обра-а-атно, - мурлыкнули мне, отслеживая мой взгляд. – Это че-е-ем ты так интересу-у-уемся?
– У тебя что? – спросила я, приглядываясь. – Ручка?
– Да-а-а, - сладенько улыбнулись мне. – У меня еще есть и но-о-ожка, которая слегка затекла-а-а… Но ты ле-е-ежи, ле-е-ежи, пусть тебя со-о-овесть доедает!
– Какая совесть? – я посмотрела на стол, но ручки не было. Показалось. Вот было бы смешно, если бы там лежал телефон.
– Ой, а те-е-ебе разве не говорили, что ты бессо-о-овестная? – Эврард посмотрел на меня, приподнимая брови. – Какая неожиданность быть пе-е-ервым! Ты – бессо-о-овестный цветочек! А теперь не шевели-и-ись…
Несколько попыток встать, успехом не увенчались.
– Пусти, - простонала я, скривившись. – И так голова болит!
– Зна-а-аешь, цветочек, я знаю отличное лекарство от головной бо-о-оли! – сладенько заметили мне, снова укладывая меня на прежнее место. – Я тебе ее однажды про-о-осто оторву! Тем бо-о-олее голова у тебя болеть не мо-о-ожет… Там боле-е-еть нечему!
– Опять?! – простонала я, закатывая глаза. – Я тут к тебе с гениальной идеей шла!
– А мне каза-а-алось, что тебе просто хотелось спа-а-ать с руково-о-одством, - коварно ответили мне, шурша бумагой. За шелестом последовал тяжкий вздох, а потом я услышала, что он что-то пишет.
– Я никогда не спала с руководством! Это – ниже моих принципов! Я никогда не делала карьеру через постель! – вспылила я, чувствуя, как от внезапного порыва темнеет в глазах. – Тем более, что у меня есть муж!
– Видел я твоего мужа-а-а, - усмехнулся Эврард, что-то промурлыкав, хмыкнув и тут же с чем – то согласившись протяжным: «Да-а-а…»
– Где?! – снова пыталась привстать я.
– На расстоянии вытяну-у-утой руки и фра-а-азы: «Будешь ей меша-а-ать, у тебя никогда больше никогда не будет боле-е-еть голова-а-а!», - мурлыкнули мне, что-то листая. – И если ты ду-у-умаешь, что это – ре-е-евность, ты ошиба-а-аешься. Ты, цвето-о-очек, зарабатываешь мне де-е-еньги. А я не люблю, когда что-то или кто-то стоит между мно-о-ой и моими деньга-а-ами.
– Все с тобой понятно, - зевнула я. – Озвучь, пожалуйста, как ты собираешься к успеху идти?
–
– Во-о-от цветочек лежит и сидит на расстоянии вытянутой руки-и-и. И меня это устра-а-аивает!
Я вздохнула и изложила свою идею. Эврард что-то промурлыкал, а я краем глаза увидела коварную улыбку.
Я лежала, отчаянно зевая, чувствуя компресс на голове, который периодически поправляли. Мои глаза слипались, веки тяжелели, а я постепенно засыпала, ерзая на чужой ноге. В мутных грезах я видела свою квартиру, блуждала в маленьком коридоре, внезапно забыв, куда шла и что искала. Меня гладили так, как гладит жадненькая мадам свой битком набитый кошелек. Осталось научиться шуршать... В чужом кармане... Да!
– Долго ты думала над этой идеей, - послышался голос, а перед сонными глазами мелькнул зеленый огонек бабочки. – А ведь она давно витает в воздухе…
Наутро я проснулась одна. Надо мной возвышались телохранители, с завистью глядя на то, как я развалилась на диване. На спинке кресла висело белое платье, украшенное драгоценностями настолько, насколько себе можно было это представить. Оно сверкало, переливалось отблеском тысячи маленьких огоньков и их граней. Я сглотнула, прикидывая его стоимость.
– Сказали, чтобы вы примерили, - заметил крайний, сохраняя невозмутимость лица.
– Отвернитесь! – я уже сняла платье, рассматривая его с восхищением.
– Не велено! – заметил второй, сурово глядя впереди себя.
Я возмутилась, но полезла за шторку, примерять этот шикарный наряд. Все! Платье из магазина, на которое однажды расщедрился мой супруг, померкло перед таким подарком.
Через пару минут возни с застежками, я вышла гордой поступью императрицы, глядя на себя в темный овал зеркала.
– Это кто у нас тако-о-ой краси-и-ивый? Что это за таинственная и зага-а-адочная незнако-о-омка, возникшая из ниоткуда? – услышала я сладкий голос за спиной, слегка покраснев от смущения. Платье действительно делало из меня настоящую принцессу. – Я же сказа-а-ал, никого не впуска-а-ать и никого не выпуска-а-ать!
Я повернулась, встретилась взглядом с бессовестными зелеными глазами.
– А! Это ты! Что ж ты меня та-а-ак обнаде-е-еживаешь? Я уже ду-у-умал, что ко мне яви-и-илась моя мечта-а-а, а это цветочек! Жа-а-аль… Очень жа-а-аль…
Буря негодования сменялась каким-то странным восторгом и смущением. Руки то сжимались, представляя, как смыкаются на чужой шее, пытаясь задушить, то разжимались, когда мне хотелось обнять и поблагодарить за подарок.
– Вот смотрю я на тебя, цвето-о-очек, и гада-а-аю, - ядовито заметил принц гадский, делая театральную паузу.
– Я что ромашка, чтобы на мне гадать? – возмутилась я, проводя рукой по корсету. – Ты что? Гадаешь, любит – не любит?
– Если бы была рома-а-ашкой, муха над тобой не вита-а-ала бы, - заметил Эврарад. – И я бы тебе давно-о-о лепестки оборва-а-ал бы… И ответ был бы однозна-а-ачный… Ла-а-адно, шу-у-утки в сторону… Тебе нра-а-авится платье? Просто я хоте-е-ел поговорить с тобой по поводу бра-а-ака…