Семь легенд мира
Шрифт:
– Конечно, – кивнула Захра.
Вечером смуглая женщина с уверенными и чуть странными манерами, более подходящими княгине, а не купчихе, сидела в маленьком доме мастера и пила кофе. Она действительно умела и любила его варить. Но, само собой, лишь для стоящих того людей и разговоров.
Старый мастер Трай удрученно рассматривал свою подпись на пергаменте. И виновато излагал беды, приведшие к позору ее появления. Добровольного, если допустимо так сказать. Вряд ли можно считать всерьез доброй волей отчаяние безысходности, вынудившее его к попытке выручить хоть ничтожные деньги за выжженный берег, еще недавно бывший лучшей верфью Архипелага. Заложил верфь отец полвека назад, когда Пригор был еще ребенком. Подросший и освоивший
Корабли горели, превращая ночь в полдень, высушивая капли редкого дождя в полете… Жена мастера слегла, не выдержав кошмарного зрелища. Потом стало худо с подвозом продовольствия и заболел младший сын. Уже месяц они все ели солонину, не имея иной пищи, и мастер подозревал скорое ухудшение состояния больных. Сперва предательская слабость, потом краснота десен, язвы, отеки ног, пятна, нагноения. Он знал эту болезнь и ведал, что она уже пришла на Таир. Страшная, смертельная, более характерная для отрезанных от берега в долгом путешествии моряков, но порой навещающая и сушу. Коварная спутница голода, зимнего скудного зеленью рациона и тягостного настроения.
Все это Пригор изложил гостям, ничуть не приукрасив положения дел. Он упрямо и мрачно твердил о бедах и просил наивную красавицу, ничего не понимающую в морском деле и постройке кораблей, бросить бесполезную затею, не тратить денег и здоровья впустую и вернуться в сытый Карн. Верфь мертва, от нее остались лишь головешки и купчая. Окрестности опустошены. Леса нет, парусного шелка нет, пеньки нет, даже убогих сараев для работников нет. Зато есть голод и зима, есть перекупщики, которые хуже пиратов. Мир вроде бы и наступил, но жизни нет, а весной, коли Боги будут добры, его, старого мастера, чья жизнь сгорела в один день, тоже не станет. Светлый пепел погибших кораблей лег на еще недавно темные волосы. Он-то нелепо гордился, что ему удалось избежать седины в таком преклонном возрасте…
Новая хозяйка «головешек» сидела в уютном – ведь его протопили впервые с прихода ночных холодов – домике мастера Трая, деловито кивая на каждое новое сетование и внося своим аккуратным почерком в список очередной пункт для закупки. И сотый раз втолковывала старшему и лучшему из корабелов, что она лишь временно распоряжается правами на верфь. И даже на этот дом, господина магистра Трая никто вовсе не выгоняет с места. Верфь будет работать. Да, она наивная женщина и ничего не понимает в море и кораблях, зато знает, как оживить погибающее дело. И она очень богата, желает заслужить на Таире доброе имя и будет ради этого тратить свое золото, потому со временем охотно вернет верфь во владение рода мастера. Правда, оставив себе не менее половины прав. Ведь как иначе вкладывать деньги в больше дело? Надо же иметь хоть далекую надежду на выгоду.
К утру кофе пришлось заварить в седьмой раз. А упрямого мастера уже ругали и уговаривали все – от решительного Тарсена, сердито рубящего воздух ладонью, как секирой, до слабой, но уверенной в правоте чужестранки жены корабела, на радостях поднявшейся с кровати. И он постепенно начал сдаваться под натиском. Нахохлился, уселся в любимое кресло у огня, охотно
Чудо или дурость? Госпожу Багдэш, честно признавшую свое полное незнание корабельного дела, Пригор не счел глупой. Деловую хватку мастер Трай чувствовал и уважал. Но мыслимое ли дело – заново создать в считанные месяцы то, на что он истратил всю жизнь? Хотя, если даже немыслимое – чем он рискует, потеряв все?
Мастер вздохнул и согласился работать, делиться опытом и надеяться.
И увидел – чудо.
Странная женщина, кажется, вообще никогда не спала. Она, по мнению многих, бывала замечена не раз одновременно в нескольких местах. И находила решения, о которых никто и не ведал прежде. Начиная с тех же пергаментов-купчих, расторгнутых в пользу прежних владельцев при условии внесения единой платы в одну медную монету. Вот только следовало эту самую плату внести лично, в присутствии семьи и до заморозков. Та же медная монета немедленно возвращалась пожелавшим работать на верфи. Остальной задаток выдавался дровами, скотом, продуктами, оплаченной работой плотников и каменщиков по восстановлению домов, необходимыми для ремонта материалами. Простая уловка, потребовавшая немалых денег и вернувшая на берег нужных людей.
За ней последовали многие иные хитрости и куда большие деньги. Обитатели окрестностей Тампа привыкли к новой жизни и новым присказкам. Например, «с этим только к Захре» – означает, что добыть требуемое обычными путями нельзя. Еще популярным стало выражение «остаться без кофе» – что значит, испортить настроение госпожи, и мало что может быть страшнее… Несговорчивые соседи и поставщики с островов и материка заново привыкали или вспоминали: пожелания сероглазой госпожи Багдэ (на островах упорно не желали шипеть в окончаниях слов) следует исполнять. Ее тон мягок ровно до того опасного момента, когда пальцы нервно сплетаются в замок, а ресницы опасно опускаются, пряча бешенство потемневшего взгляда. Увы, оборотной стороной тихого голоса и теплой улыбки оказалась совершенно змеиная холодность с теми, кто сочтен врагом.
Не научившиеся вовремя уважать и ценить госпожу Багдэ уже к зиме привыкли вздрагивать при ее имени. Милая женщина оказалась крайне опасным человеком. Она без колебаний выбросила на улицу попытавшегося воровать работника, выявив кражу ужасающе быстро, и выжила из города тех, кто купил краденное. Она изгоняла мастеров с верфи по первому очевидному признаку лени или безразличия к делу. А еще Захра получила пергаменты, утверждающие за ней право управительницы еще трех ближайших портов. Правда, соседям рода Жерр, отчаявшимся навести там порядок, пришлось самим добираться к чужестранке и просить о приеме. Небывалое дело, неслыханное: знать в одной приемной с купцами и плотниками!
А за дверью, охраняемой парой хмурых туннров, даже не жительница Таира…
Но – деваться некуда – стерпели и дождались, чтобы свалить и со своих плеч заботу о входящей в лордские владения части побережья…
А затем еще более тяжело и снова молча переживали известия о вынужденной, но жутковатой жестокости туннров, полностью поддержанной госпожой Багдэ. На побережье теперь казнили за воровство, клеймили за малейшую попытку перепродажи скудной пищи, раздаваемой по мерке погорельцам, и пороли за грязь на мостовых, не разбирая званий. Правда, плюнувшего под ноги лорда хлестал лично Тарсен, предварительно представившись. Но разве от этого легче?
Мастер Трай к наступлению устойчивых холодов простил Захре и мстительность, и способность едва ли не дружески ладить с самыми неприятными людьми, если они полезны, и редкие вспышки опасного для окружающих гнева, и даже возмутительное незнание моря. Верфь возрождалась!
Мертвые черные угли – трупы нерожденных кораблей – были убраны в первые же несколько дней. Месяц спустя пустой берег шумел голосами, полнился стуком топоров, скрипом повозок. Восстанавливали причалы, сараи, дома мастеровых людей.