Семь месяцев
Шрифт:
— Ты даже не хочешь делать ничего из этого, Эм, — он следует за мной наверх, всегда оставаясь рядом, на случай, если я споткнусь, чтобы поймать меня своими отцовскими рефлексами.
— Нет, но и ничего другого я тоже не умею. А быть социальным работником, это явно не для меня. И искусство меня никуда не приведёт. У меня есть модельное агентство и моя аудитория. Это тоже хорошо оплачиваемая работа. Зачем рисковать всем этим, когда это надежная работа?
Я иду к шкафу, который мы делим. Майлз был достаточно любезен, чтобы разрешить мне использовать большую часть его вещей, учитывая, что я ношу более
Гончарная роспись, да? Спортивные штаны и мешковатая рубашка были бы кстати, плюс по всему, они бы скрыли животик, которого у меня нет. Да, я до сих пор переживаю по этому поводу. Я только забеременела, и уже даже не показываюсь. Конечно я не знаю, какой у меня должен быть живот на одиннадцатой неделе беременности, но мне все равно. Я просто хочу показать хоть немного.
Но если Диего узнает, что я вышла на публику в образе бездомного — он настаивает, что штаны и толстовка затмевает мою красоту, — он произнесёт двухчасовую речь о том, почему я не должна этого делать. Что это не для моего имиджа и бла-бла-бла. Так что, думаю, мне придется пойти в чем-нибудь другом. Думаю, в платье.
— Это ненадежно, дорогая.
Это так. Я получаю приличную сумму за одну съёмку, а если я когда-нибудь попаду на подиум, то получу ещё больше.
Я смотрю на него сквозь зеркальную дверь.
— Не называй меня так.
— Ты предпочитаешь, чтобы я называл тебя женой?
— Как насчёт Эмори?
— Знаешь что? Мне больше нравится «женушка».
Я сделала только хуже.
— Хорошо, как угодно, — я закатываю глаза и просто открываю двери шкафа, пытаясь найти платье. — Между прочим, искусство менее надёжно. По крайней мере, я уже хорошо зарабатываю на моделировании и публикациях в социальных сетях.
— Ты почти ничего не выкладываешь.
— И что? Я все ещё зарабатываю деньги. Достаточно денег, чтобы обеспечить себе жизнь.
— А ты не можешь попытаться зарабатывать себе на жизнь чем-нибудь, чем ты действительно увлечена? Например, искусством.
Глядя на свой выбор одежды, я просто киваю, и вместо этого нахожу свои спортивные штаны.
Диего может отсосать мой несуществующий член. Ну, или член моего мужа, если он предпочитает парней.
ГЛАВА 30
«Ты забрала прочь мою сбивчивую мелодию, / И теперь я слышу симфонию» — I Hear a Symphony by Cody Fry
Эмори
— Помните, если вы хотите получить чистый результат без разводов, не давайте краске высохнуть. Я рекомендую три слоя каждого цвета, используйте самую большую кисть для области, на которой вы хотите рисовать, всегда держите достаточно краски на поверхности, и обязательно рисуйте в одном и том же направлении. Толстый слой также поможет вам бороться с полосами. Первый слой высыхает быстрее всего, так как керамика очень сухая, поэтому не паникуйте, когда наносите первый слой и он не выглядит идеальным. Вы можете начать наносить второй слой сразу же: этот слой ляжет сверху, и высохнет не так быстро, как первый.
У
Когда я смотрю на Майлза, я вижу, что он смотрит на тарелку перед собой, его брови нахмурены в замешательства. Я почти смеюсь.
— Это вообще имеет какой-нибудь смысл?
— Что ты имеешь ввиду? — спрашиваю я в ответ.
— Не дайте краске высохнуть, но первый слой высохнет почти мгновенно?
— Именно так работает живопись, Майлз. В этом есть смысл.
— Это не имеет никакого смысла, жена. Вот на самом деле не имеет никакого смысла.
— Ох, теперь меня понизили в статусе жёнушки до жены, а?
Он гордо кивает.
— Ты не заслуживаешь окончания «ушка» после этих слов.
Я очень долго вздыхаю, тоже немного драматично. Мне плевать как он меня называет. Я одинаково ненавижу каждое ласковое прозвище.
Отвернувшись от Майлза, я тянусь к оранжевому цвету, наливая немного краски на дополнительную палитру. Поскольку я не хочу, чтобы мои апельсины имели стопроцентную непрозрачность, я нанесу только один, а может и два не толстых слоя. Я хочу видеть полосы, придать им какую-то текстуру. Края моих апельсинов должны быть толще, чем середина. И вот я набираю кистью немного краски и рисую один полукруг. Край полукруга получается именно таким, как я хотела, и внутренняя часть тоже достаточно полосатая. Тем не менее, он все ещё выглядит слишком тусклым, поэтому я повторяю все движения, а потом добавляю другую половину круга.
Я повторяю весь этот процесс несколько раз, чтобы у меня вышло всего шесть апельсинов.
Бросив ещё один быстрый взгляд на Майлза, я с удивлением обнаруживаю, что его тарелка все ещё пуста. Он хоть прикасался к ней? Я ожидала увидеть пятна цветов и полное отсутствие какого-либо дизайна, но это удивляет даже меня.
— Ты в порядке? — спрашиваю я, еле подавляя смешок.
— Да. Просто у меня нет красной краски.
— Есть, — говорю я и указываю на баночку с красной краской рядом с его тарелкой.
— Нет, это розовый.
Иногда он такой глупый.
— Нет, это красный. Цвета проявляются после того, как глиняная посуда засохнет.
— Хорошо, тогда я возьму другой цвет.
Он глупый. Он чертовски глупый.
— Похоже ты искупалась в краске, — комментирует Майлз, когда я заканчиваю свой шедевр.
Это не идеально, но от этого становится даже лучше. Я серьёзно не могу дождаться завтрашнего дня, чтобы забрать готовую керамику.
В любом случае, Майлз прав. Я из тех художников, которым все равно, где останется краска. Я использую свои руки, чтобы размазать её, если это необходимо, или чтобы избавиться где-то от пятен. А потом я забываю, что у меня на руках краска, и провожу ими по волосам, или прикасаюсь к лицу и вообще к чему угодно. Просто это всегда заканчивается тем, что я вся в краске.