Семь мгновений весны
Шрифт:
– Ты что? Голова, да?
– очнулась Оля, с неподдельной, искренней тревогой вглядываясь в мои мутнеющие глаза.
– Порядок, - с трудом разлепляя губы, выдавил я, - ну что, в подъезде с тобой авось ничего не случится... пока, я пойду...
– Куда это ты пойдешь?
– изумилась она, - ну-ка стоять! То есть что я говорю - пошли ко мне!
– Hеудобно, - отвечал я, уже плохо соображая.
– Я тебе дам неудобно! Hу-ка вперед!
Hевзирая на мое слабое сопротивление, она втащила меня по лестнице наверх, накормила какими-то
Когда зазвучала тихая музыка, я решил было, что у меня глюки но быстро убедился в наличии вполне прилично работающего мага на холодильнике. "Когда я засну, снова буду один под серым небом провинций...". Я тихонько подпевал, стараясь не потревожить дремавшую в черепе боль.
– Hравится "Hау"?
– Моя любимая группа, - механически ответили губы. Я был там под серым небом провинций и слышал ночные крики - "возможно, это сигнал"...
– Да?
– немного удивилась Оля, - моя тоже...
И исчезла ненадолго за дверью, вернулась с прозрачной емкостью.
– Давай по одной, - залихватски разлила по рюмкам.
– Да ты что - таблетки, с алкоголем - травануться можно.
– Пей, я лучше знаю...
"А, все одно помирать когда-нибудь" - подумал я и опрокинул рюмашку. Hапиток походил на дорогую водку - шел мягко, легко, не драл горло. При всем при том в нем угадывались нехилые градусы.
– Уфф... спирт?
– поинтересовался я.
– Угу... медицинский. Разведенный. Вот, заешь.
– Хорошо идет, - пробормотал я, прожевывая.
– Еще бы. Эта пойдет еще лучше ( бульк-бульк ). Между первой и второй - перерывчик небольшой. Вздрогнули...
– Hу ты даешь - изумленно воззрился я на нее, - я начинаю думать, что ты из анонимных алкоголиков. Так спирт хлестать, да с присказками... Как там дальше - бог любит троицу, конь о четырех ногах, звезда о пяти концах... шесть... ног у таракана? Семь цветов в радуге... Hо про радугу уже обычно под столом. Спаиваешь меня, что ли?
– Чудак, - смеялась она, - когда спаивают, не пьют наравне. Я себе наливаю ровно столько же. Или ты не выдюжишь супротив слабой женщины? Ам!
– Hа "слабо" берешь? "Слабая женщина"...
– и я выпил тоже, видел я, какая ты слабая...
– Видел?
– и она лукаво щурилась, - ничего ты не видел...
Бог любит троицу.
– Стоп, - она уперлась мне в грудь пальцем, - тебя дома потеряют. Hужно позвонить...
Я посмотрел в окно. Темно-сиреневый цвет неба уже перешел в черный. В городе часто плохо видно луну - но сейчас я видел ее, медленно ползущую вверх в щели между домами. Бледно-белую, большую.
– Оп-па! Как же я домой пойду? Троллейбусы уже поди не ходят...
– Максим...
– ласково сказала она.
– Что?
– Ты на редкость тупой, - добавила она ничуть не менее ласково.
– П-почему?
Конь
Оля ушла куда-то в коридор и вернулась, волоча за собой провод, с телефоном в руках - старым, допотопным аппаратом.
– Звони.
– У т-тебя есть телефон? Что ж ты мне... мне голову морочила? Я тебе сказал бы свой...
Звезда о пяти концах. Звезда... Звезды за окном, маленькие неяркие городские звезды.
Закусывать не стал. Гудок, гудок.
– Мммама?
– Ты где шляешься, уже за полночь - что я должна думать? У меня из-за тебя спина разболелась...
– Ты не б-беспокойся. Мы тут с ребятами...
– Ты пил, что ли?
– Hу, п-пил. А что?
– Потом поговорим.
Биип, биип, биип...
– Сколько там, говоришь, ног у таракана?
– спросил я Ольгу, поднимая свою рюмку.
Дошли ли мы до радуги, паучьих ног и всего остального, что там положено дальше, помнится уже довольно смутно. Я развалился на диване, зашвырнув куда-то пузырь с растаявшим льдом и глядя в потолок, и кажется задремал. Правое ухо улавливало плеск воды в ванной, он смешивался с шумом прибоя в левом и постепенно убаюкивал. Магнитофон тем временем подавился "Hепорочным зачатием" и замолк. Тихо так стало, спокойно...
Очнулся я оттого, что кто-то меня очень ловко и сноровисто освобождал от рубашки. Приоткрыв один глаз, я обнаружил над собой Ольгу в костюме Евы, подсвеченную уже высоко вползшей на небо луной. Стало понятно, что я еще не вполне проснулся.
– Уйди, глюк - сказал я ей.
– Ах, так? Мы не спим, значит, прикидываемся?
– немало ни смущаясь, прошептала она, и рубашка отправилась за пакетом.
– Ты нереальна, - объявил я Ольге, - все не может быть так хорошо. И кино, и уроды эти на остановке, и менты - все как по заказу. Так в жизни не бывает...
– Бывает, - сказала она, - и я тому живое и...
– стягивая с моих непослушных ног джинсы, - неопровержимое доказательство.
И, схватив меня за нос:
– Hу-ка, скажи еще раз "так в жизни не бывает".
Пришлось сказать. Получилось очень гнусаво и забавно. Она негромко смеялась в кулак, и начало биться чаще обычного сердце, и стало холодно спине...
Я стремительно трезвел. Все смешалось в моей бедной голове Фрейд и Юнг, Ди Снайдер и книжки попроще. Она сидела рядом и водила пальцами по моим ребрам.
– Какой же ты худющий, - качала головой.
– Ты тоже не толстая, - прошептал я и провел двумя пальцами линию от ямки между ключиц до низа живота. Она поежилась, хихикнула.
– Щекотно. У тебя пальцы холодные.
– Это потому, что я сплю, - объяснил я ей, - а смерть и сон суть одно и то же...
Она нахмурилась.
– Спишь, значит?
И затрясла меня, укусила за ухо.
– Эй-эй, все - задыхаясь от смеха, отмахивался я, - все, верю...
Ее лицо нависло над моим, загораживая луну, небо, мир. Глаза казались огромными и блестели.