Семь отмычек Всевластия
Шрифт:
– Ну, у меня еще Луи Армстронг есть, если че, – буркнул Ковалев, уязвленный в своих музыкальных пристрастиях в самое больное место, – нигерский джаз типа. Пацаны говорили, что туфта, а мне так нравится. Армстронг, да. Че, лучше его зарядить? А то ты опять, наверно, захочешь поставить на понт всю эту древнеегипетскую братию. «Талисман, при помощи которого мы можем слышать богов». Тьфу ты!
Жрец Тотмекр был ошеломлен. За свою длительную и разностороннюю деятельность в качестве служителя культа ему приходилось пройти через многое. Он познал тайную доктрину единого божества, по которой все эти Ра, Амоны, Птахи, Хаторы, Хнумы и прочие Горы и Осирисы объявлялись толпой
Жрец не спеша водрузил на обритую голову длинный, густо завитой парик, накинул на плечи шкуру пантеры, голова и когти которой были обтянуты золотой фольгой. Он заговорил мягко и вкрадчиво, словно зажурчал из-под корней кедра проклюнувшийся светлый ручей:
– О чужеземцы! Верно, ваши амулеты обладают большой силой.
Колян хотел ответить, что какая там еще сила, скоро батарейки сядут, а мобильник разрядится. Но, к счастью, по понятным причинам не нашел в древнеегипетском языке эквивалента словам «батарейка» и «мобильник». А Афанасьев выдавил на лицо всю важность, положенную ему богом, и ответил неспешно:
– Да, о жрец, ты прав. Эти амулеты могущественны.
– Почему же вы не можете воззвать к ним, чтобы найти этого вашего Моисея? – вопросил Тотмекр.
Жрец явно хитрил и заходил издалека. Впрочем, Афанасьеву даже не пришлось измышлять отмазку, выглядевшую правдоподобной для этого представителя славного духовенства страны Кемет. Тотмекр развел оливковые глаза и, воздев обе ладони к потолку, проговорил:
– Впрочем, быть может, у вас есть свои причины, чтобы не обращаться к амулетам из-за этого человека. Ведь племя ааму хитро, злокозненно и не чтит наших богов. Ааму появляются на свет без повитухи. Но я помогу вам, если вы поможете мне. Священный бык Апис, гордость и краса нашего храма, пропал. Этот страшное горе, страшное. Он не мог пропасть без чьего-то злого умысла, и, верно, это могущественные силы ополчились против нашего храма, если сумели отобрать у нас священного быка Аписа.
– Значит, вы хотите, чтобы мы помогли вам найти этого Аписа… то есть вашего священного быка, – поправился Женя. – А вы поможете нам…
– Светел твой ум, чужестранец.
– Но у нас нет времени, чтобы искать всяких там быков, – сказал Ковалев.
Женя толкнул его в бок.
Жрец Тотмекр скорбно скрестил на груди здоровенные ручищи и поджал губы:
– А у нас и нет времени, чтобы искать священного быка долго. Церемония, посвященная Апису, состоится послезавтра, и священный бык должен возглавить шествие. Сам фараон обещал быть!.. И если по милости богов мы не обретем священного быка, то…
– Понятно, – поймал мысль на лету Женя. – Ну хорошо, мы попробуем помочь тебе, о жрец. Могущественны наши талисманы, и…
– Да ты че, сдурел? – обратился к нему
– Апис, – буркнул Афанасьев. – Священный бык. Избирается пожизненно, как Папа Римский. Отбор на основе двадцати восьми признаков, которые известны только жрецам. А только думается мне, Колян, что этот жрец нам действительно может помочь. У него ж, поди, каналы и связи тут хорошие. А у тебя? Кого ты тут найдешь, особенно с твоими мелкоуголовными привычками?
– Не нравится, не брали б, – огрызнулся Ковалев.
– Это ты Альдаиру и его буйной братии скажи. Ты уж как-то пытался Эллера козлом назвать, когда его тварь Тангриснир изжевал и сожрал бампер от твоего джипа. Так что не надо! А за быка можно денег срубить. Жрецы знаешь какие денежные мужчины?
Жрец Тотмекр как будто понял последние слова Афанасьева. Он расправил широченные плечи и произнес:
– Щедрую награду готов дать храм за возвращение священного быка в его стойло. Золота столько, сколько ты весишь, о чужеземец… – Он окинул взглядом обоих горе-путешественничков и остановился на более щуплом Афанасьеве: весу в нем было на пуд поменьше, чем в мускулистом Коляне. – Вот ты. А после смерти ваши тела могут быть забальзамированы и похоронены за счет нашего храма.
– Не, бальзамировать не надо, – поспешно сказал Ковалев, – мы пока на тот свет не торопимся. А вот… золота… – до него, кажется, только сейчас начало доходить, какую уйму денег ему предлагают, – золота на вес… вот его? Женька, а ты сколько весишь?
– Семьдесят восемь, – тихо ответил Афанасьев по-русски, – но мы сюда не за этим прискакали. Помнишь?
– Нет, а что я, должен ишачить на этих дионов, а самому ни копья выгоды? Каждый норовит срубить на халяву… А этот жрец мозги нам не парит? Или, по-ихнему… не бальзамирует?
– В Египте мозги не бальзамировали, а удаляли через ноздри, – пояснил эрудированный Афанасьев, – и тебе это не грозит.
– Ты че, Женек? В наезд пошел? Че ты там мне про мозги вчехляешь? – обиделся Ковалев. – Правда, как мы всю эту кучу золота попрем? Не у Альдаира же на горбу с Эллером вместе? Да они и не подпишутся…
Афанасьев не стал препираться с соотечественником. Его лицо вдруг просияло. Он повернулся к жрецу и сказал:
– Мы согласны, о жрец мудрого Птаха.
Колян не понял, чему так обрадовался Афанасьев. Однако же он прекрасно осознал огромность посуленной суммы. Быть может, он даже подумал об авансе. Если в Египте такие гонорары, то и авансы должны быть соответствующие. Это сделало Ковалева добрее. Он заговорил с ноткой сочувствия:
– Ах, какой нехороший бык! Взял да и сбежал перед презентацией… ммм… церемонией. Не по-товарищески как-то.
– Выходит, бык жрецу не товарищ, – присовокупил Афанасьев.
Глава седьмая
ЛЕБЕДЬ И РАК, БЕЗ ЩУКИ
Жрец Тотмекр дал Афанасьеву и Ковалеву провожатых, а именно – двух средних лет жрецов, которые должны были показать покои Аписа и двор, где бык совершал прогулку и откуда он, собственно, и исчез самым загадочным образом несколько дней назад. Жрецы были полной противоположностью друг другу: один, помоложе, по имени Ару, был болтливый, веселый и жизнерадостный тип с поросшей светлым пушком головой и лукавыми глазами. Второй, прозывавшийся Месу, был куда более угрюм и молчалив и за все то время, пока Афанасьев и Ковалев готовились, предварительно закусив, идти в гости к Апису, сказал не больше двух слов. Причем одним из этих двух слов было его собственное имя.