Семь песков Хорезма
Шрифт:
Все они, как один, беспрекословно одобрили предложение Якуб-мехтера. Сразу же после пиршества визирь послал гонцов в Хазарасп за Омариль-беком... Еще через три дня хивинское посольство переправилось через Амударью и двинулось к новому русскому форту на Сырдарье — Казалы...
Все это время, пока хивинский хан и его сановники ванимались казнями туркмен-иомудов и отправкой в Россию своего посольства, никто не вспомнил о находящихся в заточении пушкарях и Кара-келе. Сеид-Мухаммед-хаи уже предался покою и благодушию, и вот снова перед ним предстали два отступника. Первым ввели Кара-келя. Хан с досадой посмотрел на него, осунувшегося, с молящими о пощаде глазами, нетерпеливо сказал:
— Ты,
— Маградит, говори, что мне делать?
— Предлагаю взять все ополчение туркмен в свои руки. Будешь служить у меня на правах бия и исполнять все мои указы. Первое мое повеление к тебе — ехать к левому рукаву Амударьи и заняться возведением пяти плотин. Мы перекроем реку, чтобы ни один русский корабль не смог с Арала подойти к Кунграду.
— Повелитель, я ваш раб.— Кара-кель прижал к груди руки.
— Тогда иди и не вздумай бежать. Другого разговора уже не будет... поговоришь со смертью.
Юз-баши, пятясь, вышел, и тотчас ввели Сергея. Хан поморщился:
— Топчи-бий, ты не смог постоять за себя. Когда йомуды напали на Чарбаг, ты позволил им укатить все пушки и сам ушел с ними.
— Повелитель, у меня не хватило сил противостоять целой орде Кара-келя. Он угнал нас в пески!
— Это похоже на правду, — согласился Сеид-Мухаммед-хан. — Но почему ты не прогнал из своего дома вероотступников Рузмамеда, Аманнияза и Атамурада? Нам давно известно, что эти люди состоят в связях с русскоподданным Нур-ишаном. Они иногда выезжают на Челекен к иомудам Киятова племени, которые уже сорок лет служат белому царю. Мне говорил Якуб-мехтер об Аманниязе, предавшем нас и сброшенном с минарета. Говорил мне Якуб-мехтер и об Атамураде, который за поклонение русским сидел в нашем главном зиндане. У тебя много раз ночевал их отец Рузмамед — друг Нур-ишана. Не значит ли это, что ты обманул Аллакули-хана? Ты нарочно попал в рабство к нам. Ты отказался от нашей веры, чтобы привить любовь туркменам и хивинцам к вере христианской...
— Повелитель, чепуха все это. — Сергей покачал головой и посмотрел в глаза хана. — Я не отрицаю, что люблю свою Россию, но будь я на своей родине, слуги царя давно бы лишили меня головы. Здесь я живу уже четверть века, и, слава Богу, цел и невредим. Трудно мне приходится — ее скрою, но я нашел в Хорезме свое счастье... У меня жена и двое детей, крепкое хозяйство... Не слушай, повелитель, Ниязбаши-бия, у него свои замыслы. Ему давно хочется взять Чарбаг в свои руки, и он преуспевает в этом.
— Ладно, Сергей-топчи, ты говоришь со мной честно, это хорошо. Я тоже скажу тебе честно: больше ни я, ни мои сановники не желаем видеть на высоком месте, какое ты занимаешь, христианина. С этого дня ты будешь простым пушкарем, мастером, а твое место займет Ниязбаши-бий. Поезжай в Чарбаг и подчиняйся Нияз-баши-бию. Я повелел ему отстроить разоренные сараи... Иди...
— Спасибо, повелитель! — Сергей поклонился и вышел, на ходу надевая папаху.
X
Атамурад лишь случайно не оказался в числе послов, отправившихся в Санкт-Петербург и попавших в руки хивинцев. Он хотел сам возглавлять депутацию, да рассоветовали Нур-ишан и прибывший с ним челекен-ский старшина, внук умершего Кият-хана — молодой преуспевающий Сатлык-хан. Он тогда сказал:
— Дорогой Аташ, мы приехали к тебе не затем, чтобы сообщить о скорой коронации нового русского государя, и не для того, чтобы ты ехал в Москву сам. В путь-дорогу
Атамурад отправился с Сатлык-ханом и Нур-ишаном к Балханским горам. После пятнадцатидневного пути по пустыне прибыли они к заливу, на киржиме переправились к острову Челекен. Много интересного увидел Атамурад на этом островке: нефтяные колодцы, из которых туркмены черпали нефть, сливали ее в бурдюки и грузили на киржимы и увозили в Астрахань и Персию, Увидел соляное озеро, где солеломщики вырубали соль и тоже везли ее на берег в киржимах. Увидел, как добывают нефтакыл, вытапливают из него черную смолу и делают свечи. Познакомился Атамурад с астраханскими купцами и с самим «флагманом», так именовали туркмены начальника Астрабадской морской станции. Он поведал Атамураду о замысле царского правительства проложить путь в хивинское царство, заверив его: «Скоро ты сам и твои люди понадобятся нам...»
Атамурад зазимовал на Челекене, а по весне, уверенный в том, что его посланцы побывали на коронации в Москве, встретились с белым царем и теперь возвращаются домой, отправился в дорогу. Семь песков Хорезма, согретые солнцем и обласканные голубым небом, утопали в зелени. В русле древнего Узбоя ласково шуршали на ветру камышовые заросли. В небольших озерцах, образовавшихся от стока вод с Капланкыра и проливных дождей, кишела пернатая дичь: утки, цапли и даже лебеди. Пару белоснежных птиц Атамурад увидел, когда они, взлетев с синей глади озера, с трубным криком полетели на запад. У Атамурада радостной болью зашлось сердце: «О, белые вольные птицы, вы показываете людям, каким красивым и добрым должен быть мир! Он. должен свободно дышать, любить и радоваться! Но почему же в нем льется кровь?! Почему в смертельных схватках добываем мы свободу, ведь она была бы всем доступной, если бы никто ни на кого не поднимал руку!» Настроившись на лирический лад, Атамурад подумал: теперь, когда наступил конец распрям в Хорезме, надо заняться своим делом. Надо открыть мектеб, собрать детей и учить их грамоте.
В добром настроении приехал Атамурад на родное урочище. Была пора весенних работ. Чабаны закончили стрижку овец, и женщины сушили промытую шерсть. После весеннего окота появилось немало ягнят — большую часть их забили на каракуль: шкурки тоже сушили, расстелив на кошмах. В Ашаке, кроме женщин и престарелых аксакалов, никого не было. Атамурад обнял мать, покрыв ее голову русской шалью, невестке теже подарил такую же шаль Привез он подарки и племянникам, и даже о пленнице, сарычке Кумыш, не забыл — купил ей разноцветные бусы. Но ни племянников, ни пленницы на Ашаке не было: пасли овец в фарсахе от становища, в низине, соединенной с Узбоем оврагами Отец тоже там. Это было любимое место чабанов. После двух дней отдыха, когда обо всем переговорил с матерью и стариками, отправился туда Атамурад.
Отца отыскал в камышовой чатме неподалеку от ручья со стариком чабаном. Рузмамед отставил пиалу, встал без особой радости, словно сын его уезжал всего на один день, а не на год, поздоровался и предложил пиалу чая. Атамурад давно горел желанием узнать — нет ли вестей от посланцев к белому царю, не дождав шись, пока начнут расспрашивать его о поездке на Челекен, спросил:
— Отец, что-нибудь известно о наших? Может, уже вернулись?
— Хай-бой, Аташ, откуда нам знать, — удивился Рузмамед. — Я целый год с этих мест никуда не уезжал, и ко мне никто не наведывался. Я думаю, сейчас ты мне скажешь, где наши люди. Разве у Сатлык-хана на Челекене нельзя было о них узнать?