Семь понедельников подряд

Рябинина Татьяна

– Ну и не верь. Верить нельзя никому. Я сам себе часто не верю. Иди сюда.

Держа меня за руку, Женя отвел меня подальше от края. Коленки мелко тряслись. Словно боясь, что ноги могут подкоситься, я прислонилось к сосне, пачкая кофту смолой.

Это был сон. Кошмар – одновременно восхитительный и отвратительный. Когда понимаешь, что спишь. Когда хочешь проснуться и в то же время боишься этого, желая продлить сон еще на несколько мгновений.

Я знала, что должна остановиться. Немедленно. Сейчас. Пока еще не поздно. Пока еще не слишком поздно.

А зачем останавливаться,

шептал какой-то тоненький вкрадчивый голосок – совсем не тот, который частенько уговаривал меня не делать глупости. Зачем останавливаться, спрашивал он. Ведь ты же хочешь этого. Никто не узнает. Ты совсем заплесневела в своей скучной добродетели. Оглянись, ты одна такая, весь мир живет совсем по другим законам. Ты думаешь, твой ненаглядный Лешенька не изменяет тебе с секретаршей Верочкой и прочими девочками из офиса? Например, во время корпоративных пьянок. Хотя бы уже потому, что так принято. И что? Он весел и доволен жизнью. А ты так всю жизнь и просидишь, вспоминая и пережевывая свой убогий юношеский опыт. Потому что ничего другого на старости лет, кроме тех смешных от неопытности эпизодов да надоевшей за столько лет супружеской постели, тебе вспомнить будет нечего. Подумай, если ты сейчас уйдешь, то будешь жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. В конце концов, если в тебе так уж бушует твой религиозный фанатизм, есть же исповедь. Человек грешен, что с этим поделаешь. Никогда не поздно покаяться.

Я мысленно махнула рукой и... сдалась.

Будь что будет.

Женя гладил мои волосы, лицо, целовал – то легко, едва касаясь губами моих губ, то долго и властно. Он был намного выше, и ему приходилось наклоняться ко мне. Медленно, словно через силу, я привстала на цыпочки, подняла руки и обняла его за шею. Я дышала часто и судорожно – воздуха не хватало, он обжигал легкие. Если уж все получилось так – тогда скорее.

Его руки и губы становились все настойчивее – да я и не сопротивлялась, наоборот – отвечала ему, стараясь не думать ни о чем. Я чувствовала все его тело – так близко – и понимала, что теперь повернуть назад уже невозможно. Вот, сейчас...

То ли ветер подул резко, то ли птица крикнула, пролетая, то ли иголка сосновая упала мне на руку. Я словно вынырнула на мгновение с глубины, перехватила воздуха, и вдруг что-то такое яркое вспыхнуло, и так больно сжало грудь.

Голос Лешки в телефонной трубке, от волнения совсем чужой, незнакомый: «Оля, подумай. Или мы будем вместе... или расстанемся».

Красная сморщенная мордочка Борьки в голубом конверте – Лешка держит его на руках, стоя на ступеньках роддома, - гордый и счастливый.

Горячий воск, капнувший на руку с венчальной свечи, солнечный луч, заигравший на венцах. «Живота просиша у Тебе, и дал еси им»...

Из последних сил я отстранилась и, казалось, крикнула, а на самом деле едва слышно прошептала: «Нет».

– Что? – открыл глаза Женя. – Ты что-то сказала?

– Женя, я не могу. Прости.

Если бы он обиделся, разозлился, мне было бы легче. Но он только спросил дрогнувшим голосом:

– Почему?

Я только головой замотала в ответ, пытаясь скрыть брызнувшие вновь

слезы. Повернулась и побежала, скользя и падая, по склону вниз – к дороге и мосту.

Женя догнал меня, схватил, прижал к себе.

– Скажи, почему? Ведь ты же хочешь этого! Скажи! Оля!

Он повторил слова, которые нашептывал мне тоненький голосок-искуситель. И я испугалась, что снова не устою, поддамся на уговоры.

– Скажи! – настаивал он.

– Да! – закричала я, вырываясь. – Да, хочу! Но... не хочу. Не могу.

– Хорошо, - он отпустил меня. – Только... Только не уезжай, пожалуйста, завтра. Ленка расстроится.

Я молча кивнула и пошла к мосту.

– Пожалуйста, не ходи сейчас за мной, - было единственным, что мне удалось из себя выдавить.

Спустившись у моста к реке, я вымыла лицо, стараясь не смотреть в ту сторону, где сегодня днем купалась, а Женя сидел на берегу. Впрочем, могла и не мыть. Потому что всю дорогу проплакала. Не рассуждая и не анализируя – это потом. Просто мне было очень больно. Не все ли равно, отчего.

– Ну, и где ты шлялась? – поприветствовала меня Светка, когда я вошла в дом.

Из кухни мне было видно, что она возлежит на моей кровати и с завидным аппетитом наворачивает картофельное пюре с жареной колбасой. Таисия сидела у печки и штопала носок. Кот у ее ног осторожно трогал лапкой клубочек штопки.

– Гуляла, - коротко ответила я, прилегла на Светкину лежанку и закрыла глаза. Скорей бы уснуть.

Что-то прошуршало рядом со мной.

– Света! – голос Таисии звучал с укоризной.

Светка стояла передо мной – босиком, в ночной рубашке, уперев здоровую руку в бок. Разве что ни оскалившись.

– Это ты с нимгуляла! – прошипела она.

– А твое-то какое дело? – я снова закрыла глаза.

– Такое! – завопила она. – Трахались небось под кустом, да?

И хотелось бы засмеяться, да сил не было. Не доказывать же, в самом деле, что до этого как раз дело и не дошло, потому что я сбежала.

– Света! – повторила Таисия.

– А что Света? – огрызнулась она. – Что Света? Эта блядь тут прикидывается такой порядочной-распорядочной, в церковь ходит, лбом об пол стучит. А сама не успела от дома отъехать, как с первым встречным мужиком снюхалась. Как хорошо, что ты завтра уедешь! Надеюсь, больше мы с тобой не увидимся.

Да, хорошо. И я надеюсь на то же. Спорить не хотелось. Тем более, определенный процент правды в Светкиной филиппике присутствовал. Уже выходя из дома, чтобы оставить последнее слово за собой, я все-таки заметила:

– Не думаю, что ты стала бы так возмущаться по этому поводу, если б сама не положила на него глаз. И уезжать завтра я передумала.

Светка завопила что-то в ответ, но я уже не слышала. Села на ступеньку, глядя в сгустившуюся темноту. Так и буду сидеть, подумала, пока она не уснет. Не хочу ее видеть. По крайней мере, сегодня. Потому что, если и были у меня сомнения по поводу завтрашнего дня, то теперь они испарились. Женя Женей, Лена Леной, а Света Светой. Нет уж, не доставлю я ей такого удовольствия. Потерпит!