Семь смертей
Шрифт:
Вскоре Борис признался Асе в любви, а она, упав перед ним на колени, забилась в истерике.
– Вытащи меня отсюда, – молила девушка. – Я буду твоей, мы поженимся, я нарожаю тебе детей. Пожалуйста, сделай что-нибудь, только забери меня отсюда.
Для Бориса ее слова послужили толчком к действию. В тот же вечер он приехал домой к Фурмановой. Надо сделать маленькое отступление и сказать, что Плешников являлся любимчиком Анны Дмитриевны. Она его выделяла из толпы, относилась несколько по-иному, чем к остальным. Борис это понимал, поэтому сейчас,
– Анна Дмитриевна, у меня проблемы возникли, выручайте.
Фурманова усмехнулась:
– Проблемы? У тебя? Не верю, сынок.
Всех мужчин младше пятидесяти Анна Дмитриевна называла «сынками», женщин, которым еще не исполнилось сорок пять, «дочками».
– Я полюбил одну девушку, – признался Плешников.
– А почему только одну? – съязвила Фурманова. – Ты мужчина видный, остальным девушкам будет обидно.
– Анна Дмитриевна, я серьезно.
Улыбка медленно сползла с лица Фурмановой. Губы сжались в тонкую нить, взгляд сделался колким и холодным. Под этим взглядом Борис чувствовал себя незащищенным маленьким мальчиком, которого ожидает суровое наказание за провинность.
– Ну, давай поговорим серьезно, – отозвалась Фурманова. – Ты влюбился, дальше что?
– Это Ася, – прошептал Плешников, стыдясь самого себя за слабохарактерность и мягкотелость.
– Какая Ася? – повысила голос Анна Дмитриевна.
– Девушка, работающая в стриптиз-клубе.
У Анны Дмитриевны расширились зрачки, она быстро провела рукой по седым волосам и надменно спросила:
– Ты отдаешь отчет своим словам?
– Целиком и полностью.
– Сынок, подумай хорошенько, в какой угол ты себя загоняешь. Ты влюбился в проститутку, девку, готовую за деньги исполнить любую прихоть.
– Перестаньте, Анна Дмитриевна, Ася не проститутка.
– Да? А кем она работала за границей, няней-воспитательницей или сиделкой?
– Не надо иронии. Вы знаете, что девчонки занимались проституцией не по собственной воле.
Фурманова вспыхнула:
– Борис, ты меня пугаешь, твое поведение меня настораживает. Не смей так говорить, даже думать не смей об этой Асе.
– Я ее люблю, – мямлил Плешников.
– Вздор! Полюбишь другую, а моих курочек, которые несут золотые яйца, не тронь.
– Анна Дмитриевна, можно я ее заберу из клуба?
– Сдурел?!
– Пожалуйста, в виде исключения.
– Нет! Ты знаешь, я отношусь к тебе как мать, но если на одной чаше весов будешь стоять ты, а на другой тугие пачки банкнот, я, не задумываясь, выберу деньги. Прости, сынок, но твоя Ася останется в клубе и продолжит приносить доход.
Борис ушел, но через два дня вновь примчался к Фурмановой.
– Анна Дмитриевна, я все обдумал, предлагаю вам сделку. Я забираю Асю и выплачиваю вам ее долг. Отдам все до копейки.
– Боря, сынок, тебе надо развеяться, ты не соображаешь, что говоришь. Хочешь, отправляйся на пару неделек к морю, найди себе там грудастую красотку, оторвись с ней, а потом со свежей головой возвращайся обратно.
– Анна Дмитриевна, я готов возместить все, – стоял на своем Плешников. – Вы получите деньги, не сразу, конечно, но я буду возвращать долг частями.
Фурманова прошлась по комнате.
– Значит, влип окончательно, сынок? Понимаю. Бывает. Что ж, я согласна. Но учти, поблажек и снисхождений не будет, даю тебе срок шесть месяцев, если по истечении полугода денег не будет, пеняй на себя.
Вечером Борис привез счастливую Асю к себе домой. Но счастье девушки длилось недолго. Сообщив, что им дали ровно шесть месяцев, Плешников начал соображать, где раздобыть необходимую сумму.
От Фурмановой Борис ушел, ее увещевания, что он поступает глупо и необдуманно, не возымели должного результата.
Прошло шесть месяцев. Борис остался должен Анне Дмитриевне тридцать тысяч долларов.
– Сгоняй-ка к нему, сынок, – говорила Фурманова Геннадию. – Напомни, что за ним должок, а срок уже вышел.
– Сделаем, – басил лысый бугай.
Одновременно с этим Анна Дмитриевна решает предпринять последнюю попытку вернуть Бориса в свой «бизнес». Она пишет ему письмо, якобы любящая мать обращается к сыну и просит «сыночка» простить ее и вернуться назад. Разумеется, Борис бы прекрасно понял, о чем речь, но, увы, письмецо так и не дошло до адресата.
Уже намереваясь бросить письмо в почтовый ящик, Фурманова заметила, что по ошибке написала на конверте старый адрес Плешникова. Письмо было брошено на дно пакета.
«Это знак, – думала Фурманова. – Не нужно никого возвращать, назад дороги нет. Борька сжег все мосты, он уже не мой, пора ставить точку».
Утром следующего дня Анна Дмитриевна вызвала к себе Геннадия.
– Что нового с Плешниковым?
– Просят дать им еще месяц.
– Я так и думала. – Анна Дмитриевна достала из ящика два шприца и две ампулы. – Убрать и Борьку, и Асю! Все сделать тихо, чтобы комар носа не подточил. Никому ни слова. Ты меня понял?
– Обижаете, Анна Дмитриевна.
– Действовать начнешь дня через три.
Геннадий ушел, забрав с собой смертоносные ампулы.
А днем из окна сиганул Персик, и несколько минут спустя Анна Дмитриевна познакомилась с Катариной.
Как Ката забрала пакет с письмом, уже известно, заострять на этом внимание не стоит, а вот написать пару строк о девушке Тане, снимвшей комнатку у Фурмановой, необходимо.
Татьяна была обычной студенткой, и она действительно снимала жилье у пенсионерки Анны Дмитриевны. Фурманова изо всех сил старалась, чтобы окружающие воспринимали ее как добродушную бабульку, неспособную обидеть даже мухи. Она частенько сидела на лавочке с ровесницами, ходила в гости к бабе Мане и сюсюкалась с соседскими ребятишками, угощая их конфетами. Свое истинное лицо Анна Дмитриевна тщательно прятала под маской добродетели.