Семь столпов мудрости
Шрифт:
Всадники оказались невооруженными солдатами, бежавшими от британцев. Брать таких людей в плен бедуины ховейтат считали ниже своего достоинства. «Мы отдадим их в услужение деревенским мальчишкам и девчонкам», – улыбнулся Зааль своей тонкогубой улыбкой.
С запада пришло известие о том, что небольшие группы турок отступали в местные деревни под натиском Чевела. Мы выслали против них вооруженные группы крестьянского племени наим, присоединившегося к нам этой ночью в Шейх-Мискине. Насир решил поручать им делать то, что они могут. Приток к нам масс, который мы так долго готовили, превратился в настоящее половодье, и количество восставших росло с каждым новым успехом. За два дня мы могли бы иметь
Мы не пренебрегали никакой мелочью на Дамасской дороге и как-то увидели густой дым над горой, за которой скрывалась Дераа. Прискакал человек, сообщивший Талалю, что немцы подожгли свои аэропланы и склады и теперь готовы к тому, чтобы оставить город. Британский аэроплан сбросил записку о том, что войска Бэрроу находились близ Ремты и что две турецкие колонны, одна в составе четырех тысяч, другая – двух тысяч солдат, отступали по направлению к нам, соответственно из Дераа и Мезериба.
Мне казалось, что этими шестью тысячами человек ограничивалось все, что осталось от Четвертой армии в Дераа и от Пятой армии, сопротивлявшейся продвижению Бэрроу. С их разгромом цель нашего пребывания здесь исчерпывалась. И все же, пока не будет приказа, нам следовало удерживать Шейх-Саад. Мы должны были беспрепятственно пропустить более крупную, четырехтысячную колонну и силами воинов руалла под командованием Халида, с участием северных крестьян, отрезать ее фланги и тыл.
Глава 117
Ближайшие две тысячи солдат противника казались более соответствовавшими нашей численности. Мы должны были встретить их силами половины солдат нашей регулярной армии, с двумя орудиями Пизани. Талаль был в тревоге, потому что указанный нам маршрут турок проходил через его собственную деревню Тафас. Он уговорил нас быстро направиться туда и захватить кряж к югу от деревни. К сожалению, скорость была всего лишь относительным понятием, когда речь шла о сильно уставших людях. Я отправился со своим отрядом в Тафас, надеясь занять на подступах к нему скрытую позицию и отходить с боем до подхода остальных. На полпути нам встретились арабские всадники, гнавшие толпу раздетых пленных в направлении Шейх-Саада. Они безжалостно подгоняли пленных, на чьих спинах цвета слоновой кости были видны синие полосы от ударов. Я не стал вмешиваться, потому что это были турки из полицейского батальона Дераа, из-за жестокости которых крестьяне соседних деревень не раз обливались слезами и кровью.
Арабы сказали нам, что турецкий уланский полк под командованием Джемаль-паши уже входил в Тафас. Оказавшись на расстоянии прямой видимости, мы поняли, что турки взяли деревню (со стороны которой доносилась лишь случайная стрельба), и остановились на подходе к ней. Между домами кое-где виднелся слабый дым от костров. На склоне, поднимавшемся к обращенной к нам стороне деревни, в доходившем до колена чертополохе стояли уцелевшие старики, женщины и дети, рассказывавшие ужасные вещи о том, что произошло час назад, когда в деревню ворвались турки.
Мы лежа вели наблюдение и видели, как силы противника уходили из зоны сосредоточения за домами. Они в строгом порядке направились в сторону Мискина, с уланами впереди и в хвосте, компактными отрядами пехоты, колонной с фланговым охранением из пулеметчиков, с орудиями и большим количеством транспортных средств в центре. Мы открыли огонь по голове колонны, едва она показалась из-за домов.
Они развернули на нас два полевых орудия. Как обычно, шрапнель прошла над нашими головами, не причинив никакого вреда.
Подъехал Нури с Пизани. Впереди их отрядов ехали настороженный Ауда абу Тайи и Талаль, почти обезумевший от рассказов своих земляков о том, что с их деревней сделали турецкие солдаты. Теперь из нее
Деревня словно замерла под медленно поднимавшимися к небу кольцами дыма. Высокая трава была примята телами лежавших людей. Мы отводили от них глаза, понимая, что они были мертвы, но одна из маленьких фигур зашевелилась, как если бы хотела спрятаться от нас. Это была девочка трех или четырех лет, по ее грязному халату от плеча по боку расползалось красное пятно крови, сочившейся из большой рваной раны, возможно от удара пикой точно в место соединения шеи с туловищем.
Девочка сделала несколько шагов, потом остановилась и крикнула нам на удивление сильным голосом: «Не бей меня, Баба!» Задохнувшийся Абдель Азиз – это была его деревня, и девочка могла быть из его семьи – спрыгнул с верблюда и упал на колени рядом с ребенком. Его резкие движения напугали девочку, она протянула вверх руки и попыталась закричать, но вместо этого упала на землю, кровь хлынула на ее одежду с новой силой, и она тут же умерла.
Мы проехали к деревне мимо других мужских и женских тел и мимо еще четырех мертвых детей, казавшихся очень грязными под лучами яркого солнца. По околице тянулись темные низкие стены, загоны для овец, и на одном из заборов виднелось что-то красно-белое. Я присмотрелся и понял, что это было тело женщины, брошенное на забор головой вниз, проколотое штыком, рукоятка которого отвратительно торчала из промежности между ее голыми ногами. Она была беременна. Рядом лежали другие, может быть, человек двадцать, убитые разными способами людьми без сердца, с извращенной душой.
Люди из племени зааги разразились диким хохотом. «Лучше бы вы притащили мне как можно больше мертвых турок», – проговорил я, и мы устремились за исчезавшим в дымке противником, по пути расстреливая отставших от своей колонны турецких солдат, взывавших с обочины дороги о пощаде. Один раненый турок, наполовину голый и, видно, неспособный держаться на ногах, сидя, плакал, протягивая к нам руки. Абдулла отвернул в сторону морду своего верблюда, но бедуины зааги с проклятиями преградили ему дорогу и влепили в голую грудь турка три пули из своего автоматического оружия. Кровь из раны с каждой секундой все медленнее вытекала толчками в такт ударам его сердца.
Талаль видел все, что видели и мы. Он стонал, как раненый зверь, потом поднялся к верхней площадке и просидел некоторое время в седле на своей кобыле, не в силах унять бившую его дрожь, не спуская глаз с турок. Я подъехал к нему, стараясь отвлечь его разговором, но Ауда удержал меня, ухватившись за повод моего верблюда. Талаль очень медленно провел головным платком по лицу, а потом как-то вдруг овладел собою, решительно вдавил стремена в бока кобылы и с места в галоп умчался, низко пригнувшись в седле и слегка покачиваясь, прямо в направлении основной части колонны противника.
Это была долгая скачка вниз по пологому склону и через низину. Мы сидели, словно окаменев, а он мчался вперед, и топот копыт его кобылы отзывался в наших ушах как-то неестественно, потому что мы прекратили огонь, а турки остановились. Обе армии ждали Талаля, а он несся, покачиваясь в седле, через пространство притихшего вечера, а когда расстояние до противника сократилось до нескольких корпусов лошади, он выпрямился в седле и громовым голосом прокричал свой боевой клич: «Талаль! Талаль!» Мгновенно загремели выстрелы турецких винтовок и пулеметов, и он, продолжая вместе со своей кобылой рваться вперед и вперед под градом пуль, наконец упал мертвым на острия турецких пик.