Семь свитков из Рас Альхага, или Энциклопедия заговоров
Шрифт:
– Как чувствуют себя мозг и желудок, а также мышцы и кости доброго путника?
– донесся до моих ушей веселый, по-стариковски скрипучий голос.- В согласном ли они единстве, или каждое думает о своей собственной печали?
Одним махом я вскочил на ноги и вздохнул полной грудью, не услышав в себе ни единой жалобы, поданной самой слабой связкой или самым слабым ребром.
– Клянусь небесами, все во мне едино и наполнено силой,- ответил я старику, без всякого труда отгоняя от себя смутные воспоминания о всех страшных снах, привидевшихся мне вдалеке от места моего нового воскрешения.Даже тень не постыдилась бы теперь своего хозяина.
Сидевший у маленького
– Сможешь ли ты назвать мне своего Учителя, юноша?
– весьма уважительно спросил он.
– Учителя?!
– изумился я и, встретив взгляд старика, почувствовал сильный прилив стыда.- Не помню. Отбило память. Со мною случилось что-то ужасное.
– Да, понимаю тебя, юноша,- заметив мою искреннюю растерянность, покачал головой старик и вдруг рассмеялся.- Ты вполне можешь поклясться небесами и в том, что тебе несказанно повезло. Разбойники могли забрать не только твою одежду и память.
В другое время и в другом месте я вспылил бы, не понимая, что можно было найти во мне или в моих словах смешного, но, хвала "разбойникам", они похитили и мое самолюбие, нечаянно оставив в опустошенном доме кое-что из ценных орудий для взлома, пригодных и для иных, вполне достойных целей.
– Разбойники?!
– воскликнул я и, схватившись за левое запястье, похолодел.- Отец, куда они пошли?!
– Если судить по тому, что они бросили тебя на дороге головой на восток, а ногами на запад,- продолжая тихо посмеиваться, проговорил дервиш,то они могли пойти туда... куда им заблагорассудилось... но вряд ли бы они стали плыть вверх по течению реки, которая недавно пролегала в одном направлении с твоим телом.
Только после этих слов я удосужился осмотреться по сторонам и прислушался к весьма громкому голосу реки, протекавшей в двух десятках шагов от места нашей встречи.
Прямо передо мной, на восточной стороне мира, над маленьким дорожным костром, над золотисто блестевшим чайником, над стариком-дервишем и его желтым тюрбаном возвышались уже знакомые мне по своему облику горы, покрытые закатным бархатом, все глубже отдававшим ночной синевой. Когда горы и дервиш исчезали и открывалась западная сторона, тогда передо мной расстилалось пыльное покрывало безлюдной равнины, кое-где заплатанное черным войлоком низких кустарников. Река же, бежавшая по узкой ложбине с гор, сердито шумела, прыгая через камни и проскальзывая между непреодолимых глыб, и быстро неслась через долину, словно скупясь и не желая превратить этот безжизненный простор в тень рая на земле.
– Да, юноша, на все воля всемогущего Аллаха,- услышал я голос у себя за спиной,- но все можно увидеть и в другом свете.
Необычное действие оказали на меня эти слова: не говоря ничего в ответ, я бросился к реке. До тех пор, пока еще что-то можно было разглядеть в быстро опускавшихся на землю сумерках, я тщательно обыскивал глазами и пальцами все щели между камнями как на краю суши, так и в окаймлявшей его пене бурного потока. Река обдавала лицо ледяной влагой, освежая и вразумляя меня. "Глупец! Ты занимаешься пустым делом!".
Наконец у меня от холода застучали зубы, и я, на онемевших ногах выбравшись из реки, бессильно опустился на плоский камень, еще не потерявший дневного тепла.
– Вот еще одно подтверждение того,- произнес дервиш с глубокомысленностью, столь же не объяснимой, как и его недавняя смешливость,- что надо искать там, где светлее.
И он, словно помогая мне в моих безуспешных поисках, принялся ползать на четвереньках вокруг
– Ты смеешься надо мной, старик,- с беззлобной досадой сказал я ему.
Дервиш прервал свои поиски и вновь уселся на свое место, всем своим видом выражая крайнее недовольство.
– Ты опять все перепутал, славный охотник на драконов,- едва слышно пробормотал он,- именно теперь я серьезен как никогда.
Некоторое время мы оба молчали. Мне было стыдно присоединяться к старику, а пропавший кинжал, этот таинственный Удар Истины, не давал душе покоя. Лишь одно объяснение всего происходящего со мной казалось теперь правдоподобным: река вынесла мое тело из страшных подземелий, где царствуют демоны и, чудесным образом сумев уберечь бренную плоть от смертоносных препятствий, от камней и водопадов, заботливо уложила свою ношу на берегу, в устье долины. По воле Всевышнего она сделала все, что было в ее силах. Я был очень благодарен бурной и неприветливой реке. Мне и в голову не приходило, что меня мог вытащить из грозного потока какой-нибудь дряхлый старик-дервиш.
Что касается памяти, она перестала меня беспокоить. Прошлое пока потеряло смысл, а ближайшее будущее было определено, как у яйца, сквозь скорлупу которого стал пробиваться наружу маленький птенец. Мне полагалось найти Удар Истины, даже если пришлось бы подняться к истоку реки, а потом, повернувшись назад, спуститься к озеру или морю, в которые она впадала. Замечу, что наступило первое мгновение, когда меня перестала страшить повторная встреча с демоном.
– Нетрудно догадаться по твоему благородному облику, славный юноша, что ты - тонкий ценитель красоты земной и небесной,- донесся голос старика, следившего за тем, как я, поднявшись с теплого камня и, пройдя несколько шагов вверх по течению, стал приглядываться к вершинам гор, над которыми зажглись самые яркие звезды,- Ты несомненно выбрал для своего путешествия наиболее живописную дорогу.
– О чем ты говоришь, незаходящее светило мудрости?
– спросил я дервиша, уже смирившись со своей будущей доблестью и даже возгордившись.
Он отвернулся от огня в мою, темную, сторону мира, отчего выражение его лица осталось столь же неразличимым, как и со спины, и рассказал историю слишком маленькую, чтобы отделять ее от всего остального повествования изощренным багдадским узором.
– Однажды прекрасным утром,- начал дервиш,- что сияло, как самая драгоценная жемчужина из сокровищницы Гаруна аль-Рашида, я возвращался домой. Вдруг мне пришла в голову мысль свернуть с пыльной и однообразной дороги в красивый зеленый лес и тем самым сократить свой путь. Радуясь замечательному дню, я углубился в чащу и не успел оглянуться, как оказался на дне весьма искусно устроенной волчьей ямы. Несмотря на все ушибы и царапины, остался очень доволен тем, что двинулся самым коротким и приятным путем. Ведь если уж посреди такой красоты, над которой потрудилась десница Всемогущего, могла случиться со мной такая неприятность, то посреди пыльной и ужасно скучной дороги могло произойти вообще все, что угодно.
Что-то произошло разом со всеми моими чувствами, как будто я долго и безнадежно брел по ночной пустыни и вдруг заприметил вдали огонек человеческого жилья или же, сидя в глухом подземном застенке, услышал чистую и прекрасную мелодию зурны.
– Учитель!
– внезапно почувствовав прилив благодарности и даже любви к этому незнакомому старику, воскликнул я.- Не сомневаюсь, что ты знаешь, как выбраться мне из этого ужасного и необъяснимого положения... Позволь посетить твою чайхану на краю пустыни.