Семь свитков из Рас Альхага, или Энциклопедия заговоров
Шрифт:
Между тем, в окошке уже совсем стемнело, и я вновь выразил словами неловкость по поводу своего затянувшегося пребывания наедине с замужней дамой в отсутствие ее мужа.
– Фьямметта, я полюбил тебя так, как подобает любить родную сестру, сказал я, - однако сегодня мне все же пора возвратиться в гостиницу.
– Какой ужас!
– с напускным гневом воскликнула моя вновь обретенная сестренка.
– Ты меня вовсе не любишь - это ясно. Куда тебе теперь идти, Андреуччо? Погляди-ка: на улице тьма непроглядная. Да тут не ваше тихое селение, пойди сейчас по улице - так запросто останешься
И перечислив все доводы в пользу моего ночлега в ее доме, с которыми можно было вполне согласиться, Фьямметта повела меня в другую комнату, большую и хорошо освещенную. В той комнате стоял роскошно накрытый стол, сразу соблазнивший меня всякими вкусными штуками.
Сестренка угощала меня широкими открытыми пирогами с печеными кусочками мяса, луком и расплавленным сыром, - потом сладкими дынями и душистым красным вином.
Наш разговор затянулся далеко за полночь, и надо сказать, Фьямметта оказалась очень милой и живой собеседницей, так что я даже начал благодарить судьбу, что разделяю эту трапезу с ней одной и можно обойтись без ее крепкого в плечах муженька из цеха достопочтенных суконщиков.
Время от времени меня все-таки тревожили мысли о том, какое место может быть отведено ей в великом заговоре, охватившем весь поднебесный мир, однако, глядя в ее прекрасные глаза цвета морской волны и обмирая от блеска ее белых и ровных зубок, я всякий раз пытался обвинить себя в излишней мнительности. То ли от распространения винных паров, то ли от того, что за стеной растопили печь, в комнате становилось все жарче и жарче, и вот Фьямметта, как бы уже принимая меня за одного из своих домашних, сняла с головы барбетт, и по ее плечам рассыпались светлые, как выбеленный лен, волосы, от красоты которых я совсем обомлел, а мое сердце на несколько мгновений запамятовало, для какого дела оно помещено Создателем в моей груди.
Было отчего горько пожалеть, что первая красавица Флоренции, обнимавшая меня и целовавшая в лоб, оказалась сразу и сестрой мне, и супругой какого-то самодовольного суконщика.
Впрочем, в наших кровных связях я продолжал сильно сомневаться, предчувствуя какой-то подвох и прозревая, что главные события, связанные с моим удивительным знакомством, еще не начались.
"Кто же она такая, и зачем я потребовался ей?
– заставлял я самого себя быть настороже.
– Может быть, я подобно Одиссею, попал на остров волшебницы Цирцеи, которая не прочь превратить меня в туполобого кабанчика".
"Впрочем, - начинал я затем успокаивать себя, - если тут мышеловка, то я уже очутился в ней и даже обглодал всю приманку. Теперь метаться не стоит, а, напротив, следует прикинуться дохленьким, чтобы дверцу приоткрыли, а уж там дай Бог ноги".
Я потихоньку расспрашивал Фьямметту о городских новостях, справлялся, не было ли слышно о каких-нибудь несчастьях, случившихся за прошлый и этот год как на земле, так и на море, но не выудил из нее никаких полезных для себя сведений. Наконец я спросил ее напрямую, известно ли ей что-нибудь о доме Ланфранко.
–
– Может быть, и о трактаторе Тибальдо Сентилье ты тоже можешь сказать несколько добрых слов?
– спросил я.
Холодная маска гнева появилась на лице Фьямметты, и я спохватился, не сболтнул ли чего лишнего.
– Неужто ты, братец, водишь дружбу с этим заносчивым приживалой? сведя брови, злобно ответила она вопросом на вопрос.
– Как сказать, сестренка. Однажды в одном тихом местечке нас приняли за единоутробных братьев, - нашелся я.
– Ведь если ты припомнишь его хорошенько, то несомненно найдешь между нами кое-какое сходство. Так вот, ему почему-то очень не захотелось иметь близких родственников в тех далеких краях, где нас свел случай. Что же, он теперь жив и здоров?
Убедившись, что никакие добрые узы не связывают меня с трактатором, Фьямметта сменила гнев на милость и передернула плечиками.
– Этот выскочка и ко мне приставал, сожги его антонов огонь!
– сообщила она своему братцу.
– Как же! Ходит тут разодетый в пух и прах. Живехонек как ни в чем не бывало.
Сколько сил мне пришлось приложить тогда, чтобы скрыть от Фьямметты вздох облегчения.
Наконец мы оба утомились, и хозяйка предложила мне расположиться до утра в одной из комнат, а в услужение оставила мне того самого мальчишку-провожатого, необходимого для того, чтобы вовремя показать подвыпившему гостю в какую сторону торопиться, когда приспичит.
И надо признаться, что приспичило мне довольно скоро.
Однако перед тем мы успели пожелать друг другу спокойной ночи и, обменявшись братскими поцелуями, неспеша разошлись.
Жарища, стоявшая в доме, так и осталась для меня необъяснимым чудом. Я добрался до постели, но стоило мне остаться без штанов, в одной сорочке, как тут вдруг и приспичило, да так живо, что потребовалась известная доблесть, чтобы "поспешить впереди своего желудка".
Я скорее позвал мальчишку, а он, появившись с похвальной быстротой, ткнул пальцем в маленькую дверцу, располагавшуюся в углу комнаты.
Приоткрыв ту дверцу, я вступил в такой неописуемый мрак, будто только здесь этот мрак и сохранился с тех самых пор, когда еще только начиналось сотворение мира. Я сделал туда пару шагов, потом, придерживаясь за стену, сделал еще пару и, честно говоря, немного растерялся, недоумевая, где же заветное седалище. Трубить к отступлению я, однако, уже никак не мог и, подумав, что при еще одном коротком шаге, вряд ли проскочу мимо цели, храбро ступил вперед.
Тут-то и хрустнула позади меня слабо прикрепленная доска. Я, едва успев сообразить, что опасность вовсе не позади, а прямо подо мной, рухнул вместе с доской в Тартар и спустя половинку мгновения оказался по грудь в теплой жиже, смягчившей мое падение, зато объявшей меня столь же неописуемым позорищем, сколь и страшной вонью. Увы, я очутился в море самого что ни на есть настоящего дерьма, и только штиль спасал меня от ужаса оказаться накрытым с головой. Священная реликвия, Удар Истины, тоже не избежала печальной участи.