Семь сыновей
Шрифт:
И он это сделал.
Шестью годами позже Эллиот — больше не полицейский. Фактически, он ушел из их рядов практически сразу же после того, как перевёз меня в безопасный дом в Небраске к своей бабушке. Сообщалось, что Джульетта Портленд умерла в больнице от внутреннего кровотечения в ночь, когда он вывез меня, и хотя мы думаем, что Дорнан купился на историю, вполне возможно, что он всё ещё ищет меня.
Я стою снаружи здания с вывеской на фасаде «Татуировки затерянного города», моя пошлая одежда поменялась на белое летнее платье на бретельках до колен, которое представляет в выгодном свете мой завидный загар. Я только что потратила последний
Я толкаю дверь, открывая, и меня немедленно поражает поток холодного воздуха. Прохладный воздух — счастье для моей покрасневшей кожи, которая стала немного сухой всего лишь после нескольких мгновений снаружи. Внутри намного холоднее, и я думаю, что могу никогда отсюда не уходить.
Я ожидаю услышать жужжание машинки для татуировки, но всё тихо. Я осматриваю комнату, но никого не вижу.
— Есть кто-нибудь? — зову я, ожидая ответ.
— Привет, — произносит голос позади меня, ошеломляя. Я кручусь вокруг, чтобы увидеть Эллиота — по-прежнему выглядит он великолепно, такой же, как я видела в последний раз, только сейчас взрослее и с татуировками, покрывающими каждый видимый дюйм его кожи. На нем белая футболка и тёмно-серые шорты, и пара ярких синих кроссовок на ногах. Его лицо — это единственная вещь, которая заверяет меня, что это именно он.
Я изучают его лицо, и задаюсь вопросом: знает ли он кто я, но затем решаю, что скорей всего нет.
— Не узнаешь меня?
Он немедленно становится подозрительным.
— Нет. А должен?
Я качаю головой, мой фальшивый южный акцент сильно тянет слова.
— Это не важно. Я пришла сюда, потому что мне нужна татуировка. Все говорят, что ты лучший.
Он улыбается, облизывая свои губы, и я вижу вспышку, которую принимаю за пирсинг языка.
— Тогда проходи, — говорит он, ведя меня к одному из твердых кожаных кресел. — За татуировкой какого типа ты пришла?
— Такой, что скроет шрам, — говорю я, прикусываю губу.
Он кивает, похлопывая по креслу. Я сажусь, пристально изучая его лицо. Он лучший человек, которого я когда-либо встречала, думаю про себя. Он по-настоящему рисковал своей жизнью, чтобы спасти мою.
— О’кей, — говорит он с улыбкой. — Где твой шрам?
Я сильно сглатываю, собирая платье в кулаке, и приподнимаю его так, чтобы он смог увидеть. Его лицо искажается, как будто его подвергли пыткам. Он смотрит на меня, затем на шрамы, затем опять на меня.
— Джулс? — шепчет он. Он рассматривает мои волосы, кожу, синие глаза, новый нос. И отстраняется, как будто в ужасе.
— Теперь Саманта, — говорю я, и акцент пропадает, моё дыхание застревает в горле. — И мне нужна твоя помощь.
Он молчит. Не двигается. Вдруг меня начинает тошнить, как будто я сделала неправильно, заговорив с ним.
— Прости, — произношу, поправляя платье и слезая с кресла. — Я не должна была приходить сюда.
Пытаюсь уйти, но он хватает меня за локоть, поворачивая к себе.
— Подожди, — говорит. — Пожалуйста.
— Джульетта, — мрачно проговаривает он. — Что ты здесь делаешь?
— Осматриваю достопримечательности, — невозмутимо отвечаю.
Он отпускает мой локоть и идет ко входу в салон. Переворачивает вывеску, висящую на двери, на «закрыто», и поворачивает ключ, опуская жалюзи, чтобы никто не мог посмотреть внутрь.
— Моя квартира наверху, — говорит, глядя на меня так, будто мое присутствие причиняет ему физическую боль. — Думаю, нам нужно поговорить.
— А потом ты сделаешь мне татуировку? — с надеждой спрашиваю я.
Выглядит так, словно он ведет внутреннюю борьбу.
— Если расскажешь мне, зачем тебе закрывать эти шрамы, то конечно, я сделаю тебе лучшую гребаную татуировку, которую ты когда-либо видела.
— Я расскажу тебе зачем, если ты пообещаешь, что не будешь пытаться отговорить меня от этого.
Внезапно он выглядит усталым.
— Давай просто поднимемся наверх, — произносит. — Прежде чем кто-нибудь еще увидит тебя здесь.
Я оглядываюсь вокруг заброшенного помещения, не понимая, кто именно может разглядеть меня в салоне, который сейчас заперт, но все равно иду за ним наверх. Приятно удивляюсь, когда вхожу в квартиру. Она выкрашена не в такой белый цвет, как в салоне, и кажется на удивление просторной. Декорирована в ретро-стиле, все черное и красное, с акцентами канареечно-желтого цвета. Стены покрывают различные плакаты. Бегло осмотрев их, узнаю «Рамоунз», «Роллинг Стоунз» и «Ред Хот Чили Пеперс». Под моими ногами паркет из полированного дуба. Два черных кожаных дивана стоят друг напротив друга, между ними находится стеклянный журнальный столик, а в боковой части комнаты расположена черная глянцевая кухня. Эллиот заходит за стойку и несколько минут спустя возвращается с двумя открытыми бутылками «Будвайзера» (марка пива, — прим. пер.).
— Хорошая идея, — говорю я, когда протягивает мне одну.
Он сидит напротив меня. Ничего не могу поделать и вспоминаю, как впервые увидела его после смерти отца, когда вернулся в Небраску.
Меня тошнило. Сначала бабушка списала это на желудочный вирус и неделю держала меня в постели. Но одна неделя медленно переросла в две, потом в три, а я все еще болела и лежала в кровати целый день. Врач, в конце концов, подтвердил то, чего она тайно боялась, и то, о чем я никогда не думала. Услышала, как поздно ночью бабушка разговаривала по телефону с внуком, когда не могла уснуть.
— Ты должен приехать сюда, — попросила она. — Все плохо, милый. Все очень плохо.
Она знала все. Бабушка знала, что они сделали со мной. И теперь она в курсе, что я носила в себе непреклонное напоминание об их предательстве. Эллиот приехал на следующий день, сидел рядом, пока меня рвало в старую железную миску. Он держал мои светлые волосы и прижимал холодную фланель к моей шее. Заботился обо мне так, как я отчаянно в этом нуждалась.
— Что ты собираешься делать? — спросил меня. Даже тогда, когда мне было всего пятнадцать, а ему всего лишь двадцать три, он относился ко мне, словно к самому важному человеку в мире.