Семь Толстых Ткачей

Блинников Павел

Внутри японца уже ждали. Двенадцать фигур в коричневых балахонах с низко надвинутыми капюшонами. Стоят полукругом и, естественно, не видят японца. И не потому, что капюшоны мешают, они вообще ничего не видят. Однако не они главенствуют в мрачном крейсере. Это и крейсером-то назвать нельзя - это храм. Храм клана Слепой Дюжины. И здесь тот, кому они молятся, кому поклоняются и кому служат. С одной стороны от статуи серпом выстроились двенадцать главарей клана. С другой японец, готовый к переходу. А между ними невысокое изваяние. Самое отвратительное из всех, что видел японец.

Если в общих чертах: статуя не имела конкретной формы. Не круглая, не человекообразная, не еще какая, а жуткая смесь правды и вымысла, вышедшая из снов спятившего зоолога. На

пятиугольной плите сделанный из мрамора бегемот, пожирающий крокодила. Вот только крокодил пролез в его пасть и вырвался из спины. Челюсти крокодила раскрыты, в них бьется антилопа. Ее шея изогнулась, рога вошли крокодилу в глаза. В зубах антилопы зажат ворон, клюв птицы терзает глаз антилопы. Сзади в анус бегемота вползает удав. Голова удава рвет бегемоту бок, в ее челюстях большой скорпион. Жало скорпиона вонзается в змею, а клешни держат осу. Оса жалом вспарывает скорпиону брюшко и, выйдя из спины, прокалывает мотылька. И только мотылек из всех зверей, птиц и насекомых бьется в бессилии, ибо не может растерзать мучителя. Завершая безумную статую, из спины бегемота вырастает толстый, с человеческую руку, второй скорпионий хвост. Вместо жала у него глазное яблоко размером с кулак. Если присмотреться повнимательнее, можно увидеть, это единственный уцелевший у скульптуры глаз. Остальные или выколоты животными, или зашиты крупными стежками. На пятиугольной плите начертано несколько непонятных рун. Но японец знает, что там написано - ему объяснили это еще пять лет назад. "В стране слепых и одноглазый - король".

Японец знает, что надо делать. Он всё видел раньше, ему ясно - никаких разговоров не будет. Незачем. Из полумесяца закутанных в балахоны фигур отделяется одна. Она подходит к статуе и ложится перед ней. Японец поклонился и лег рядом. Еще одна фигура выходит из строя, подходит к бывшему Рооми. Она откидывает капюшон, японец не выдерживает и смотрит. Знает, СМОТРЕТЬ ему остается недолго.

Его звали Якома. Или "Якома Потрошитель" для друзей. Пять лет назад они дружили. И даже больше, Якома учил его. Сколько премудростей кровавого дела он передал ученику, сколько саке они выпили, поедая суши с тел обнаженных красавиц... И вот однажды он привел его в музей. Японец еще не знал, что произойдет. Якома оставил его в каком-то зальчике, а сам пошел в крейсер. Японец расхаживал и смотрел на ржавые полоски стали, искореженные ружья и даже на несколько ядер. Перед церемонией они слегка выпили, всё казалось забавным. Вскоре за ним пришли и сказали идти следом. В зал вели два входа, с другой стороны крейсера зияла длинная продольная дыра. В комнате со статуей есть маленькое окошечко на потолке. Сейчас в него за церемонией наблюдает ученик самого японца. Сегодня он узнает, что ожидает его, если проживет еще пять лет. Впрочем, японец не особенно хорошо готовил его. Далеко не так, как его готовил Якома. И всё потому, что не хотел ученику своей участи. Нет, пусть лучше он умрет, плохо подготовившись к заданию, или допустит другую ошибку. Участь японца определена, но у тех, кто еще жив, есть выбор.

Якома превратился в Рооми. Через несколько минут японец сменит Якому и тоже станет Рооми. И больше никогда не вспомнит ни своего имени, ни родных, ни друзей, ни подвигов, ни любовниц, ничего... Достаточно лишь посмотреть, что стало с Якомой всего за каких-то пять лет. Раньше в волосах даже не намечалось седины, теперь остатки некогда густой гривы выглядели белой соломой. Лицо покрылось морщинами, под зашитыми глазами расползлись кровоподтеки. Да, тогда, пять лет назад, японец увидел, как его другу, его учителю зашили глаза. И не только.

Фигура в балахоне достала нож странной формы. Японец успел различить, ручка исполнена в виде языка пламени. С глаз Якомы аккуратно срезали нитки. Веки бывшего Рооми открылись, на секунду, всего на жалкую секунду, японец увидел - в них блещут крапинки огня. А когда пламя ушло, в грудь Якомы вонзился нож. Жизнь покинула его быстро, но телу предстояло еще помучиться. Мужчина в балахоне вытащил из кармана что-то, больше всего похожее на ложку, и очень бережно выковырял у мертвого Якомы глаза. Два окровавленных шарика посмотрели в глаза японца. По спине пробежал дрожь. Глаза понесли к статуе. Японец не наклонил голову, чтобы

посмотреть - он видел это пять лет назад. Сейчас один из главарей подойдет к уродливой статуе и нажмет зрачок единственного неповрежденного глаза. Тот раскроется, подобно цветку кувшинки, внутри заиграет язычок ярко-красного сияния. Одиннадцать фигур произнесли:

– Орхорогор, Шайтан!

Глаза Якомы кинули в пламя. Они вспыхнули желтым цветом, глаз закрылся.

Фигура вернулась в поле зрения. В руке игла с вдетой капроновой нитью. Японец закрыл глаза и почувствовал, как в надбровье входит металл. Он не закричал. Он хранил молчание, когда нить тянулась внутри его кожи. Он не кричал, когда, завершая стежок, ему прокололи нижнее веко. Из глаз пролились невольные слезы, но он не кричал. И когда главарь перешел ко второму глазу, лишь три зуба сломалось от напряжения, а он смолчал. А потом в кровавой тьме полыхнула огненная вспышка. Он увидел страшный город, разрезанный пламенной стеной, и всё кончилось.

Рооми встал.

– Теперь надо разобраться, что делать с этим Димой, - сказал Рооми губами японца.

– Нам надо заключить с ним союз?
– спросил Арооми.

– Если это тот, кто я думаю, нам надлежит убить его как можно скорее. Если он новый эмиссар, он не менее опасен, чем Толстые Ткачи.

Одиннадцать слепых костюмов кивнули и пошли к выходу. В иллюминаторе над ними испуганное лицо смотрело на безжизненное тело Якомы. Ученик японца понял, что станет с ним через пять лет. Или почти понял...

Дима

Дима шел на встречу. Он вернулся в Гонконг по приглашению Чана-старшего. Правда, Дима никогда не приехал бы, если не одна интересная деталь. Вчера, где-то в районе обеда, зазвонил его мобильник. А Дима лишь позавчера подключился к новому оператору, причем, на подставное имя, и звонить ему, вроде бы, не должны. Но телефон пиликал, а на экране зависло слово "Чан" - так Дима записал продюсера полгода назад. Его, наконец, нашли. И, слава Ей, - не те, о ком он написал книгу.

– Ало?
– сказал Дима в телефон.

– Только не вещайте трубку, Дмитрий, - послышался старческий голос.
– Я хочу поговорить с вами о Семи Толстых Ткачах.

– Вы говорите о книге или...

– Или. О настоящих Ткачах. О тех, кто уже выписал лицензию на ваше устранение любыми способами.

– Я внимательно слушаю.

– Не по телефону...

Они договорились встретиться в головном офисе "Кахома корп.", Дима полетел в Гонконг. Сейчас он повторял тот же путь, что некогда мастер разговора Ким. И даже спутник у него соответствовал. Джек привычно провел его к лифту, по пути пытаясь заговорить писателю зубы, но Дима оставался сухо-молчаливым. На глазах солнцезащитные очки, от него как будто веяло прохладой - в автоматизированном лифте даже включился климат-контроль.

Когда двери расползлись, Дима увидел китайца за массивным столом. Тот таращился, скалясь отличными вставными зубами. Но Диму теперь практически невозможно обмануть. И улыбка, и радушие искусственны, как книги плагиатора.

– Дима!
– сказал Чан на отличном английском.
– Я смотрю, вы не теряете время даром! За полгода стали одним из известнейших людей на планете!

– Я бы не сказал, - голос Димы эхом отразился от стен кабинета и Чан вздрогнул.