Семь тысяч с хвостиком
Шрифт:
– Ну, чаво молчите? Али языки проглотили? – первым прервал молчание стрелецкий голова.
– Да что ж баить? – за всех выдохнул довольно молодой сотник Казма Головин. Несмотря на свои годы, Казма уже прошел огонь сражений с ляхами и числился на добром счету в Москве, там его пророчили аж в столичные стрелецкие головы. – Вот разумеем мы Леонтий Еремеевич, что подпалили склады не тати и не беглые, а ляхи, что вот уже месяц шалят на дорогах, сеют смуту и подбивают народец к крамоле.
– Да это знамо и без тебя! Об этих делах воевода давно
– Стрельцы справно несли дозор, но хитры ляхи попались…
– Стало быть никто и не виновен?
– Стрельцы в этом случае не лытали, а поступили как следовало. Это они и наткнулись на ляхов и зараз стали преследовать тех по слободам. И теперяча они караулят ляхов, что сховались в укрытии, ждут подмоги чтоб схватить их…
– Слухаю я тебя, Казма, и кажется мне ужо, что им по рублю надобно давать за их дела! А склады промеж тем сгорели. И добра там несметно сгинуло, – все еще сердито сказал Леонтий, но уже более примирительным тоном. – Вот я и вопрошаю, что далее делать будем? А коли ляхи начнут посадских людишек резать, как было уж не однажды!?
– Зараз по слободам гуляют усиленные стрелецкие и казацкие дозоры, коим велено всех смутьянов и буйных препровождать в воеводские темницы. Отправил я и конные разъезды на все тракты. Велено атаманом казацким быть готовыми выступить супротив крамольников всяческих, - ответствовал сотник Головин, вонзившись ладонью в свою густую бороду.
– Леонтий, а скажи мне, - тихо произнес Тимофей, но как только он издал первый звук в избе все замолчали, - кто доносил о смуте и крамоле?
– Так у воеводы есть на то свои холопы. Они посередь и посадского люда, и крестьян, и казачков, да и средь стрельцов их немало…
– Мне нужно с каждым побеседовать с глазу на глаз…
– Со всеми?! – удивился стрелецкий голова.
– Их много?
– Разумея, что тьма…
– Десять? Пятьдесят?
– Хм… раз в сам-пять…
– Ну, тогда с тем, кои знають больше остальных. Есть таковые?
– Как не быть!
– И где мне с ними повстречаться?
– Так, есть на то у нас специальная изба.
– Вот туды и ведите мне их. И еще! Там в бумагах воеводы сказано, что надобно мне дать в подчинение десяток стрельцов. Распорядись, Леонтий, чтоб десятка энтова была всегда подле меня…
– Слушаюсь, батюшка, - покорно сказал стрелецкий голова, понимая кто тут старший. Потом он посмотрел на седого пятидесятника. – Матфей Дмитрич, есть у тебя нонче вольная десятка?
– Есть, Леонтий Еремеич. Да вот хотя бы десятка Захара Котова, что околачивается зараз во дворе. Им уже дано особое предписание, вот его десятку можно и передать в подчинение. Только вот Захар…
– Что? – строго прервал пятидесятника Леонтий.
– … Шипко горяч он. Сгодится ли он в таком деле…
– Пущай не куралесит! Голову оторву если
– Понял, батюшка…
– Вот, Тимофей Андреевич, и десятка тебе. Стрельцы справные, не раз ходили и на ляхов, и в дозоре они первые, и в сражении. А десятник их храбр, как черт, вот только маленько своенравен, но если его осечь, то горя с ним не будешь знать. Шоры ему нужны! Ну, а если чё не так, то ты сказывай мне, а я ужо разберусь.
– Поди поладим! – проронил Тимофей.
– Тебе сейчас позвать Котова? – спросил Леонтий.
– Думаю да…
– Прохор! – рявкнул голова. – Зови Котова к господину особому обыщику!
– Не изволь сердиться, Леонтий Еремеич, - услужливо пропел пристав и соскочил со своего места за столом.
Выйдя из избы, он плотно закрыл за собой дверь так, что внутри не было слышно, о чем он говорит со стрельцами во дворе. Скорее всего он готовил десятника к появлению перед очами головы и московского чиновника, да отвечал на вопросы стрельцов, томимых неведением. Однако Прохор вернулся быстро. За ним в избе появился крепкий мужчина лет сорока от роду, темноволосый с проседью. Седые волосы серебрили его голову ровно наполовину. Тимофею отчего-то подумалось, что так чернеет серебро на монетах, покрываясь патиной. Десятник Котов, держа в правой руке смятую шапку, отвесил не глубокий и совсем не почтительный поклон.
– Заходи, Захар! – строго приветствовал его Леонтий.
– Доброго здравия тебе Леонтий Еремеич! И вам господа хорошие не болеть!
– Проходи Захар, садись за стол, - не попросил, а приказал стрелецкий голова.
Десятник прошел в дальний угол избы и сел с противоположного края длинного стола, тем самым давая понять, что он знает свое место, но все это он проделал так, словно был каким-нибудь сыном боярским, гордо и с достоинством.
– Захар, вся твоя десятка здеся? – спросил также строго стрелецкий голова.
– Вся, батюшка…
– Будете отселе выполнять все указания господина особого обыщика Тимофея Андреевича Романцева.
Десятник встал и поклонился указанному мужчине, а потом и голове. Сев обратно, он сжал шапку сильной рукой и молвил.
– А что Леонтий Еремеич нам надобно выполнять? Ежели идти на татей, ты мы готовы хоть зараз!
– У вас нонче несколько иная забота, - отрезал голова.
– Пока нам предстоит вести беседы с посадским людом и дознаваться что тем ведомо о ляхах и их посулах.
– Так мы не обучены таким делам!
– Вам и не следует это делать. Это моя головная боль, а ваша оказывать мне посильную и всякую другую помощь!
– Стало быть нам зараз не нужны ни пищали, ни бердыши, ни сабли?
– Не торопись, Захар, - Романцев опередил открывшего было рот стрелецкого голову и спокойно, проникновенно, но довольно тихо сказал.
– Выполняя мои указания не ведомо, что может приключиться. И пищали, да бердыши вам не надобно оставлять дома, они могут пойти в дело хоть зараз, хоть завтра…