Семь я
Шрифт:
Но поэзию Кутилова можно сравнить не только с геометрией Лобачевского. В стихотворении "Реклама душу вводит в трепет..." есть строки:
Едва-едва взойду по трапу,
Найду нетрезвых земляков,
И милый Омск прикрою шляпой,
Как горсть сосновых угольков.
В этих строках создается своего рода "художественная теория относительности". Что описано в этих строках? Это кусок земли, блуждающий в космосе. Это чем-то похоже на сон. Человек спит и видит, как он и какая-то (маленькая) часть земли вместе с ним улетает в космос. После чего человек просыпается и видит, что всё на месте, а он на Земле.
Можно сопоставить поэзию двух крупнейших поэтов Омска - Леонида Мартынова и Аркадия Кутилова. Они по-разному воспринимали пространство - как физическое, так и духовное, "внутреннее пространство мира". Пространство Мартынова прямолинейно:
Прямая,
как была ты, так и будь
кратчайшим расстояньем между точек,
ведь иначе придется обогнуть
так много ям, так много разных кочек.
И пусть
равнину
ломаной дугой,
отрезков еле мыслимою суммой
воображает кто-нибудь другой,
а ты, душа, об этом и не думай!
("Исчезли все сомнения мои...")
Путь Мартынова в жизни в и в поэзии - прямой, мысль Мартынова- это кратчайший путь между двумя точками: постановкой проблемы и ее разрешением. Кутилов же криволинеен. Даже в его знаменитых рисунках человек часто представлен в виде системы ломаных линий. (Интересно было бы сопоставить рисунки Кутилова, Мартынова и Сорокина, но это - тема для отдельного исследования).
Мир Кутилова можно уподобить изогнутому луку. Криволинейность лука является символом кутиловского мира. Полюса этого мира -- добро и зло -- противопоставлены друг другу не как концы отрезка прямой, а как концы согнутого лука: они должны быть приближены друг к другу, должны столкнуться лицом к лицу, как сближаются концы лука, стянутые тетивой. Тетива - это мысль поэта. И именно благодаря этому противоестественному сближению и порождаемому им напряжению лук отпускает в полет стрелу - стрелу поэзии.
Таким образом, традиционная прямолинейная схема креста - средоточия двух измерений - сменяется на криволинейную схему полукольца-лука.
Но сближение полюсов - это тоже элемент "художественной теории относительности"! Своего рода ее манифестом является следующее стихотворение:
Я вижу звук и тишину,
есть антимир в моей тетради...
Я вижу Африку-страну,
в окно заснеженное глядя...
Я слышу тьму и лунный свет,
и за соседскою стеною
я слышу - ночью древний дед
во сне ругается с женою.
Старуха, правда, умерла,
и мне за деда чуть обидно...
Но это наши с ним дела:
нам видно то, что всем не видно.
Мы жарких пушкинских кровей,
для нас - семь пятниц на неделе,
для нас - январский соловей,
а
А в марте с крыш, вдоль мокрых стен
стекает голос Нефертити...
Читатель мой! я бьюсь над тем,
чтоб ты вот так же мир увидел.
Можно найти и точки соприкосновения между поэзией Кутилова и Мартынова: так, в стихотворении Мартынова "Необратимость" соловей, оказавшейся свидетелем военных сражений, цокает, как автомат. Возможно, скрытым продолжением этого стихотворения (или спором с ним?) является кутиловское стихотворение "Соловей".
Можно сопоставить также два мироздания - космос Кутилова и космос Юрия Кузнецова, поэта, современного Кутилову и в чем-то, возможно, соразмерного ему. Оба поэта владели способностью улавливать некие космические законы бытия и выражать их в символах, но, если мир Кутилова антропоцентричен, то мир Кузнецова космоцентричен.
Отраженное в классической европейской литературе духовное пространство человека имеет, как правило, три "оси координат": общественную, культурную и религиозную, исходящие из точки отсчета, которую может занимать Бог, человек, природа, одно из абстрактных понятий духовности-- добро, истина, красота и т.д. Точками отсчета могут служить также наиболее важные духовные составляющие личности одного человека (системы взглядов, важнейшие убеждения). Для Кутилова точкой отсчета была собственная душа, собственное зрение: "Я вижу мир через себя", - говорил он. Интересным примером подобного видения является стихотворение "Родина":
Себя я люблю,
Но не скоро,
А прежде -
Россию любя,
В России - Сибирь,
В ней- свой город,
В нем- сына,
А в сыне-себя.
Какой впечатляющий образ вереницы вселенных, заключенных одна в другую, подобно игрушкам матрешки!
Для Ю. Кузнецова же главным был космос, а собственная душа и ее лирические переживания не всегда верно отражались им в творчестве и часто были на втором плане. Если для Кутилова космос подобен человеку, живому человеку с его конкретными особенностями, то для Кузнецова человек подобен космосу - и потому очищен от конкретики, возведен до высоты платоновского "человека-символа". А точкой отсчета в системе координат мира Кузнецова является "Великий Ноль", упоминаемый им в одном из его стихотворений:
...Но все, что падает и рушится,
Великий Ноль зажал в кулак.
"Великий Ноль", "Русское ничто"- вот центр "неуютного" мира Ю.Кузнецова. Кутилов же всегда в центре ставил человека, а человеку, как замечал Б.Паскаль. в конечном счете интересен прежде всего человек. Поэтому А.Кутилов, возможно, является сейчас не менее необходимым России поэтом, чем сопоставимый с ним Ю.Кузнецов.
Возвращаясь к тому, с чего мы начали наше рассуждение, - к образу двух прямых (мира и человека), образующих крест,- можно вспомнить, что свою последнюю итоговую книгу Ю.Кузнецов хотел назвать "Крестный путь". У Аркадия Кутилова тоже был свой крестный путь, он нес крест, который на нем поставили, и этот путь был гораздо длиннее, чем дорога Виа Делароза в Иерусалиме, ограничивающаяся несколькими кварталами от дома Пилата до Голгофы, - страсти не святого, а скорее "святогрешного" Кутилова продолжались семнадцать лет, и путь его пролегал по просторам от Смоленска до Омска. Возможно, что и по нашим сердцам пролегал этот путь, и пусть в сердцах этих надолго сохранятся следы Аркадия Кутилова, который, подобно У.Уитмену, мог бы назвать себя "миром и человеком".