Семь жизней
Шрифт:
– Мамочка! – Элеонора пронзительно завизжала. Она попыталась приблизиться, но Эмма не позволила.
– Нельзя, – дрожащим голосом произнесла она. – Нельзя.
И все завертелось. В доме оказались люди в белых халатах, следом зашли мужчины в полицейской форме. Они очень долго допрашивали Эмму, записывали показания. Никто в этой суете не обратил внимания на Элеонору, которая захлебывалась от собственных слез лежа в кровати. Что-то в ней оборвалось.
– Эмма! – я услышала женский голос и поспешила на него.
Наша соседка так спешила пробраться сквозь толпу, что даже натянула разные тапки, а поверх пижамы накинула мужскую куртку.
– Что происходит? – встревоженно спросила она.
– Джейн, – заикаясь ответила Эмма, с трудом вдыхая воздух.
– Боже! – соседка приложила руки к щекам и шумно выдохнула. – Эмма, не рушь психику ребенку. Вам нужно где-нибудь переночевать.
– Я не знаю, что делать.
– Ты успела переписать квартиру на Нору? – в глазах соседки блеснул огонек.
– Нет. Замоталась, забегалась, и руки так и не дошли.
– Эмма, квартиру нужно срочно продать, пока Нора маленькая. Ее память не сохранит все эти воспоминания, а новая обстановка отвлечет ее внимание.
– Даже не знаю, – растерянно пожала плечами Эмма, опустив голову.
– Я тебе помогу. Я все организую.
– Спасибо, Сюзи.
И Сюзи не соврала. Взяв все заботы в свои ловкие руки, она помогла Эмме в ту же ночь съехать из этой квартиры. Позже организовала и продажу и посодействовала в покупке нового дома. Меня все это смутило и неспроста: новыми жильцами стали родственники этой самой соседки. Эмма, убитая горем, не заметила подвоха. Она жадно впитывала помощь окружающих. Цеплялась за каждую протянутую руку. И совершила самую большую ошибку: не только она горевала.
С того дня Элеонора не смыкала глаз по ночам. Перед сном притворялась спящей, но, после того как засыпала Эмма, она распахивала глаза и беззвучно плакала. Я лежала напротив и смотрела в ее черные глаза.
– Мамочка! Моя милая мамочка!
Ее губы были плотно сжаты, но я отчетливо слышала голос.
– Мамочка, забери меня. Я не хочу с ней больше жить. Вернись и забери меня, мамочка.
С каждым словом слезы текли все сильнее и сильнее. Нора быстро смахивала их ладошками.
– Я скучаю, мамочка!
Это мысли! Черт возьми, я слышу ее мысли! Этого не может быть! Но я же вижу, что Нора молчит!
– Мамочка! – ее
Нора замолчала. Еще долго она не смыкала глаз. Причем так долго, что я засомневалась, нахожусь ли я в одном и том же воспоминании.
Разные.
Воспоминания разные, но все они выглядели одинаково. Глубокой ночью, когда выключался свет в соседних окнах, когда Эмма вымыла чашку, из которой пила чай, погасила свет во всех комнатах и ложилась спать, Нора открывала глаза. Мелкая дрожь била по телу, слезы ручьем текли по щекам, а мысли прозвучали вслух.
Сколько в ней ненависти. Сколько боли и обиды. Сколько сожаления и горечи. Чувство утраты играло с ней злую шутку. Она сосредоточилась на том, что приносило ей хоть какое-то облегчение – злость. Ведь всегда проще ненавидеть и искать виновного, чем отпустить и забыть. Я не могла снять ответственности с Эммы: переживая утрату сестры, она прекратила обращать внимания на Нору. Все ее движения машинальны и привычны: она знала, что утром нужно накормить, после уйти на работу, вечером поужинать. Эмма то ли игнорировала, то ли не замечала того, что происходило с Норой, а та буквально кричала ей об этом своими поступками.
Время шло – характер становился сквернее. Голос теперь не показывал совместные воспоминания с Эммой. Будто бы Нора намеренно их вычеркивала из жизни. Теперь я видела взаимодействия с другими детьми, а точнее полное игнорирование. Нора была очень закрытой. Она не контактировала, не играла. Словно внешний мир ей настолько неприятен, что ей даже лениво обращать на него внимание. Старания воспитателей и Эммы напрасны – она ни в какую не шла на уступки: тихо сидела отдельно от всех и подолгу смотрела в одну точку. И если с виду казалось, что Нора – спокойный и зажатый ребенок, то мысли в ее голове говорили об обратном.
– Ненавижу. Ненавижу этих кричащих идиотов, что не могут поделить между собой игрушку. Ненавижу Эмму, которая зачем-то привела меня сюда. Ненавижу.
И эти слова повторялись постоянно. Быть может, не столько она ненавидела всех вокруг, сколько пыталась себя накрутить. Сколько пыталась себе доказать, что ненависть подпитывает ее жизнь.
С началом школы все усложнилось. Эмма опомнилась, раз снова появилась в воспоминаниях. Она пыталась наверстать упущенное за два года и не понимала, почему Элеонора намеренно игнорировала ее поступки. Могла ли я понять Эмму? Могла. Обиженна ли я на нее?
Я понадеялась, что за прожитое время страшные события и воспоминания остались в прошлом. Что она не будет так отчаянно цепляться за них и прокручивать в голове в сотый раз. Но я ошиблась. Из воспоминания в воспоминание Нора задавала себе вопрос:
– Что произошло, когда тебе было пять?
Первые ответы звучали так:
– Моя мама умерла из-за алкоголя и наркотиков. Мы не успели ее спасти.
Последующие звучали так: