Семьдесят два градуса ниже нуля. Роман, повести
Шрифт:
Не спал и Голомянный. По намытой морем заснеженной косе, соединившей два острова, оттуда прикатил на вездеходе начальник станции Пашков — а вдруг Анисимов обнаружится, выйдет на связь? Тогда вездеход очень даже может пригодиться, тем более что лучше Пашкова, прозимовавшего на Голомянном без малого четверть века, окрестных мест не знает никто.
Плохо спал и начальник управления Сазонтов. Из нескольких аэропортов — Диксона, мыса Челюскина и других самолеты пытались прорваться к Среднему, попадали в интенсивное обледенение и возвращались…
Блинков оказался прав: квадрат сто на сто отгородился от мира завесой сплошной
Всякий раз, как Блинков возвращался, Зубавин вызывал для доклада Савича. На неприступного, избалованного всеобщим поклонением знаменитого «ветродуя» было жалко смотреть. Непоправимая ошибка в прогнозе сбросила его с пьедестала: за несколько часов он сгорбился, постарел и сник. Зубавин разговаривал с ним нарочито спокойно и уважительно, будто ничего и не произошло, но Савич все понимал и смотрел на него виноватыми, как у собаки, глазами. Ничего утешительного он предсказать не мог. Тщательный анализ спутниковой информации подтверждал, что в обширном районе Карского моря зона обледенения может сохраниться надолго. По-видимому, дня на три-четыре, вряд ли меньше. Зубавин мучительно колебался.
Где-то совсем рядом, быть может, в какой-нибудь пол-сотне километров, гибнут, ждут немедленной помощи люди!
Но летчики очень устали, реакция их притупилась, и как бы они сами не оказались в роли спасаемых. И хотя Блинков, не простивший оскорбительного предложения «забить козла», готов был к очередной попытке, Зубавин сознавал, что разрешить ему испытывать судьбу в столь сложных условиях он не имеет ни служебного, ни морального права.
Противоречие казалось неразрешимым, и Зубавин, терзаясь, приказал временно поиск прекратить. Экипаж ушел отдыхать.
В течение нескольких часов поступили две радиограммы.
В первой из них, подписанной начальником управления Сазонтовым, новости оказались обескураживающие. В одной из попыток пробиться к Среднему обледенел и сел на вынужденную в километре от мыса Челюскина борт 03118. Завершились неудачей и две другие попытки. Прогноз синоптической службы остается крайне пессимистичным, и посему Блинкову необходимо соблюдать особую осторожность. Если же продолжение поисковой операции в данных условиях невозможно, Блинкова следует отправить в запланированный рейс на СП, где синоптическая обстановка по-прежнему благоприятная, с тем, чтобы возобновить поиск по его возвращении. Этот вопрос Зубавину, Савичу и Блинкову рекомендовалось решить на месте.
Что ж, ожидаемая, деловая и, бесспорно, логичная рекомендация: зачем Блинкову простаивать? Но Зубавин не спешил восторгаться этой логикой. Во-первых, потому, что Савич может еще раз ошибиться и облачность уйдет не через три-четыре дня, а сегодня; во-вторых, потому, что если синоптическая обстановка изменится, или на СП, скажем, поломает
В данном же случае эмоции Зубавин ставил куда выше расчета. Пока Ил-14 находится на Среднем, шанс у Анисимова есть. Улетит Блинков на СП — увезет с собой не только картошку, но и этот самый шанс.
В том, что Блинкова нельзя отпускать, окончательно убедила его вторая радиограмма, вернее, ее истолкование, сделанное Пашковым. В переданном с Диксона списке пассажиров борта 04213 значились фамилии Белухиных. Если Зубавин знал супругов понаслышке, то Пашков — лично и очень хорошо. Много лет они под его началом зимовали на Голомянном, потом обосновались на станции Стерлегова, но с праздниками всегда поздравляли и рыбку с оказией посылали. Ход размышлений Пашкова был такой: Белухин, человек любознательный и заядлый охотник, за годы зимовок на Голомянном объездил на собаках многие острова, в том числе и те, что находились в квадрате поисков. Следовательно, он вполне мог вывести людей на один из этих островов, скорее всего на Медвежий, Треугольный или Колючий, где до сих пор стоят охотничьи избушки. Вероятнее всего, что на Медвежий, так как он лежал по курсу и избушка там добротная.
В отличие от той, из первой радиограммы, эта логика рассуждений импонировала Зубавину больше. Не потому, что в ней не имелось проколов — напротив, дырок в ней было, как в авоське, но уж очень хотелось во что-то поверить, внести разумный элемент в полную случайностей поисковую операцию. А заключался разумный элемент в том, что теперь поиск можно было ограничить, сузить квадрат до площади двадцать на тридцать, облетать и освещать ракетами главным образом острова — словом, поставленная под сомнение операция приобретала определенную солидность.
Теперь все зависело от Блинкова. Зубавин разбудил его, напоил крепким кофе и тактично, без нажима, ввел в обстановку.
Блинков надолго задумался. От рассуждений Пашкова, несмотря на имевшиеся в них слабости, запросто не отмахнешься — если Анисимов посадил самолет, люди вполне могли попытаться достичь какого-либо острова. Весь вопрос в том, где, в какой точке и насколько удачно произведена посадка и в состоянии ли потерпевшие аварию совершить переход. Между тем, хотя уже истрачен большой запас осветительных ракет, никаких следов аварии обнаружено не было. Отсюда напрашивался вывод, что с поисками нужно спешить, пока эти следы не замело окончательно…
С другой стороны, убеждал себя Блинков, шансов их обнаружить — кот наплакал, весь квадрат, даже в несколько раз уменьшенный, ракетами не осветишь. К тому же уж слишком щекочут нервы эти полеты: в последний раз, когда прочесывали зону каких-то жалких пятнадцать минут, на крыльях наросло миллиметров пятьдесят и зачихал левый двигатель. Мало радости будет Илье, если сами грохнемся… Поэтому сделать нужно самое необходимое: прощупать сверху острова, сбросить туда продовольствие и прочее — наверное, в самом деле на Медвежий, и оттуда прямиком лететь на СП. За это время, даст бог погоду, обстановка изменится, прилетят на помощь борта, и найдем Илью в два счета…