Семьдесят два градуса ниже нуля. Роман, повести
Шрифт:
Первое утро
С наступлением сумерек Кулебякин разжег печурку, и люди просыпались в тепле. Залеживаться Анна Григорьевна никому не давала, ей не терпелось навести в избушке порядок, и распорядилась она так: Кулебякин с Кисловым будут заготавливать дрова, остальные мужчины пойдут осматривать остров, а женщины займутся собой и приборкой. Завтрак — потом. Солдатов предупредил, что по утрам он предпочитает сосиски с капустой, за что получил от Анны Григорьевны легкий подзатыльник и напутствие: «Нагуляй аппетит,
К концу октября сумерки в этих местах стояли всего лишь часа два, но этого времени для обхода должно было хватить: островок был игрушечный, километра два с половиной по периметру. Сначала шли вдоль берега против ветра, бочком, пряча лицо; снежная пелена значительно превышала рост человека, и Белухин велел держаться кучно, чтобы не заблудиться. Неба не было видно, но, когда люди поднимались на более возвышенное место, оказывалось, что они стоят по грудь в пелене, а головы — сами по себе, торчат независимо от туловища. «Вот это фокус, — восхищался Солдатов, — расскажу в таксопарке ребятам, не поверят!».
Идти, однако, было тяжело, снег в лицо будто швыряло совковой лопатой, и ни у кого, кроме новичка Солдатова, поземка восхищения не вызывала. Даже Игорь Чистяков, весь полярный опыт которого был накоплен в преддипломной практике, понимал, что эта экзотика и является главным врагом. А когда люди забрались на одну из тех скал, которые еще с борта самолета заметил Анисимов, то без лишних слов стало ясно, что остров, укутанный поземкой, с воздуха не может быть виден. То есть, зная его координаты и кружась над ним, летчик различит скалы и верхушки двух-трех холмов, но и только. Признаков проживания на острове человека никакой даже самый опытный летчик в этом хаосе не обнаружит.
В укрытой от ветра естественной нише перевели дух, осмотрелись.
— А искры, дым из трубы? — высказал предположение Чистяков.
— Дохлое дело, — сказал Белухин. — Как думаешь, Илья?
— Дохлое, — согласился Анисимов. — Костер бы разжечь…
— Идея разумная, — поддержал Белухин. — С подветренной стороны уложить дровишки посуше, щепок… Эх, бензинчику бы канистру… Дома, однако, обговорим, что и как.
— А чего обговаривать? — Солдатов пожал плечами. — Подумаешь, хитрость, костер разжечь.
— Тебе хорошо, — позавидовал Белухин, — тебе все ясно. А вот я тугодум, пока что не соображу. Если разрешишь…
— Излагай, дед, — великодушно разрешил Солдатов. — По пунктам.
— Во-первых, костер нужен не для того, чтобы Арктику греть, а чтоб его в определенный момент с самолета увидели; во-вторых, попробуй, разожги его без горючки в этот самый момент; в-третьих, люди должны здесь дежурить, чтоб самолет не прозевать. А дежурить-то холодно, и меняться в ночь небезопасно, однако.
— Медведи, что ли? — ухмыльнулся Солдатов. — Слышал я эти сказки, в детском саду пугали.
— Может, и сказки, — согласился Белухин. — Только, паря, не такие, как ты, с полными штанами от тех сказок бегали.
— Вот именно! —
— Был ты на своей станции без году неделя, — отмахнулся Солдатов. — Нет, в самом деле медведи?
— Растолкуй ему, Михаил Иваныч, по-научному, — предложил Белухин.
— Какая там наука, — улыбнулся Зозуля, — старое, как мир, наблюдение охотников. У западной оконечности острова имеется множество разводий, следовательно, возможна нерпа и, как следствие из следствия, ее спутник и лучший друг — медведь. Но это теоретически, практически же медведи в данном районе маловероятны, так как, по многочисленным свидетельствам, в это время года они уходят на юг, к проливу Вилькицкого.
— «Медвежьим трактом», — кивнул Белухин, — по южной оконечности острова Большевик.
— Вы там были? — уважительно спросил Зозуля. — Именно туда я и мечтаю попасть, после Урванцева вопросами миграции по «Медвежьему тракту» практически никто не занимался.
— А кто занимался, медведь сожрал, — пробормотал Белухин, присматриваясь к каменным глыбам. — Вот здесь, Илья, его можно и соорудить, костер твой.
— У троих имеются бензиновые зажигалки, — припомнил Анисимов. — Если ими щелкнуть одновременно, щепки займутся.
— Разумно, — одобрительно сказал Белухин. — Ну, потопали, что ли, чего бесплатно мерзнуть.
Обратный путь был намного легче, ветер дул в спину, да и шли не вслепую, а по своим следам. На подходе к избушке Белухин пропустил товарищей вперед, задержал Зозулю и отвел его в сторону.
— Значит, ушли на юг медведи?
— Уходят, — поправил Зозуля, пытливо глядя на Белухина, будто ожидая подвоха. — Иные, правда, остаются надолго и пасутся у разводий, но здесь, я думаю…
— А ты протри очки!
От тригонометрической вышки к морю уходили огромные, размером с тарелку, следы.
В тамбуре отряхнулись, сбили друг с друга снег.
— Ух, ты, свеклочка, — приветствовала Лиза Чистякова. — Нам бы такой румянец, а, Зоя?
— Сомнительный комплимент для мужчины, — смутился Игорь.
— Смотри, он еще нецелованный, — предупредил Кислов, — в обморок упадет от избытка чувств.
— «Только нецелованных не трогай, только не горевших не мани», — под дружный смех проявил свою эрудицию Гриша. — Разве я неправильно запомнил? — растерянно спросил он.
— Не обращай на них внимания, — дружелюбно сказал Седых. — Присаживайся ко мне, я тоже Есенина люблю. Вошли Белухин и Зозуля.
— С пустой сумой, добытчики? — спросила Анна Григорьевна.
— Хрен чего увидишь, — садясь, проворчал Белухин. — Падера.
— Что? — не поняла Невская.
— Поземка, — пояснил Зозуля. — Так здесь ее называют.
— Это и есть пурга? — уточнила Невская.
— Разновидность. Внизу, у поверхности, трехметровый слой взметенной снежной пыли, а вверху ясно, и если вы из любопытства подниметесь на крышу…