Семьдесят два градуса ниже нуля. Роман, повести
Шрифт:
— Не забыл восточное хозяйство? — улыбнулся Семёнов.
— С закрытыми глазами, Николаич!
— Тогда командуй, тебе и карты в руки.
Дугин встал.
— Пошли, братва.
— Док, — обратился к Бармину Филатов. — Тут по твоей медицинской части… поможешь?
— Что?
— Лампы и аккумуляторы нужно перетащить в дизельную, полы подмести.
— Это мы запросто, это мы в ординатуре проходили. — Бармин важно кивнул. — Веник вульгарис!
Радиостанция — приёмник и передатчик —
— Весь смысл в том, чтобы отходили они постепенно, — сказал Семёнов. — Без большого перепада температур.
Работали медленно, подолгу отдыхая.
— В дизельной сейчас тепло, — позавидовал Гаранин. — Авиационная подогревальная лампа, небось, в несколько минут всю стужу оттуда вытеснила.
— Я Сашу предупредил, чтобы не забывал проветривать, — отозвался Семёнов. — Так что вряд ли у них намного теплее, чем у нас. Деликатнее, дружок, блок питания!
Уложили, закутали в спальный мешок, снова уселись отдыхать. Помолчали, налаживая дыхание.
— Вот и согрелись немножко, — улыбнулся Семёнов. — Амундсен сказал, что единственное, к чему нельзя привыкнуть, — это холод. И согревался работой.
— К Южному полюсу он добирался на собаках, — напомнил Гаранин, — и подъём на купол происходил постепенно. В этом всё дело — постепенно! Поэтому Амундсен и его товарищи не очень страдали от кислородного голодания.
— Как наши ребята в санно-гусеничном походе, — кивнул Семёнов.
— В первые дни на Востоке у меня всегда возникает комплекс неполноценности. Я кажусь себе старым и дряхлым…
— Но потом, — подхватил Семёнов, — ты видишь, что юный Филатов — такой же гипоксированный элемент, и тебе становится легче. Так, что ли?
Гаранин засмеялся.
— Не по-христиански, но именно так.
— Я тоже самому себе противен, — признался Семёнов. — Ну, сколько этот блок весит, килограммов сорок? А руки до сих пор дрожат.
— Похныкали друг другу в жилетку, и вроде полегчало. — Гаранин встал. — Ну, давай.
За полчаса работы сняли и запаковали в мешки четыре блока передатчика.
— Остаётся «Русалка». — Семёнов с нежностью погладил приёмник. — Потерпи, подружка, скоро тоже погреешься.
— Твой-то приёмник где? — спохватился Гаранин. — Послушаем, как в Мирном люди живут, — в порядке культурного отдыха?
Семёнов принёс из холла чемодан, достал небольшой приёмник на батарейном питании и настроился на Мирный. Пошла морзянка.
— С Беловым работают. — Семёнов прислушался и предупредительно поднял руку. — Тише…
Он замолчал и прильнул к приёмнику.
— В Мирном начинается пурга. Видимость резко ухудшилась…
— Ну? — Гаранин придвинулся.
— На Молодёжной второй день метёт, видимость ноль, — не отрываясь от приёмника, расшифровывал морзянку Семёнов. —
— Идут, выключай, — сказал Гаранин. — Ребятам пока рассказывать на стоит.
Семёнов выключил приёмник. Из кают-компании послышались голоса.
— На место, «Русалочка». — Семёнов с натугой вытащил блок рабочих каскадов.
В радиорубку быстро вошли Бармин и Дугин. Они тяжело дышали. Дугин сдвинул подшлемник на подбородок, снял рукавицы, сгрёб со стола иней и протёр сухие губы.
— Что случилось? — спросил Семёнов, сдерживая неожиданно возникшее чувство тревоги.
— Беда, Николаич, — выдохнул Дугин.
— Филатов? — Семёнов похолодел. — Где он?
— В порядке Веня, — успокоил Бармин. — Дизеля…
— Что дизеля?
— Разморожены. — Голос Дугина дрогнул. — Беда, Николаич…
— Фу ты, напугал. — Семёнов улыбнулся, быстро взглянул на Гаранина. — Пошли, Андрей.
В ловушке
Дугин сказал правду: оба дизеля вышли из строя. Это была катастрофа — без дизелей на Востоке делать нечего. Дизель-генератор даёт электроэнергию и тепло, в которых Восток нуждается больше, чем любое другое жильё на свете. Без электричества безмолвна рация, гаснут экраны локаторов, бесполезной рухлядью становится научное оборудование. Ну, а без тепла на Востоке можно продержаться недолго: в полярную ночь — не больше часа, в полярный день — несколько суток. А потом лютый холод скуёт, свалит, убьёт всё живое.
Нет дизелей — прощай, Восток!
Все эти мысли мелькали в голове Семёнова, когда он осматривал следы катастрофы. Две тоненькие, еле заметные трещины, а превратили оба дизеля в груду никому не нужного металлического лома. На первом треснула головка блока цилиндров, на втором — корпус.
Оба в утиль!
Не слили воду из системы охлаждения? Кто консервировал дизели в прошлом году? Лихачёв был механиком!.. Нет, быть такого не может, чтобы Степан Лихачёв не слил воду. Наверняка дело в другом: просто образовалась воздушная пробка, и часть воды не вышла из системы… Да ещё конденсат… вот и получилось скопление влаги… Да, наверное, так, только так. А зимой, когда морозы перевалили за восемьдесят, эта беспризорная, обманом оставшаяся вода и разорвала стальные тела дизелей.
Всё. Нет дизелей — прощай, Восток!
Семёнов крепко сжал челюсти, чтобы не застонать. «Ты мне станцию оживи, чтобы задышала и запела…» — напутствовал Свешников. Оживил! Веруню обидел, Андрея, ребят сорвал, потащил на край света — для чего? Два самолёта, двадцать человек лётчиков и механиков «Обь» доставила за пятнадцать тысяч километров — зачем?
Доложить о том, что из-за двух никчёмных трещин наука ещё на год останется без Востока!
— Садись, братва, закуривай, — услышал Семёнов голос Филатова. — Отзимовали.