Семьдесят два градуса ниже нуля. Роман, повести

Санин Владимир Маркович

— Николаичу что, у него комната отдельная, спи себе вволю. А у нас Петрович так храпел над ухом, что я два часа проворочался.

— Невезучий ты, Севка, — посочувствовал Семёнов. — Так любишь поспать, а ещё не начальник.

И стал с наслаждением пить горячий кофе.

Да, тогда его спас случай… Нет, не случай, а те несколько мгновений, в течение которых зародилась и сверкнула мысль о лопате. Здесь она тоже должна быть — лопата. Должна!

Семёнова забило от волнения, которое охватывало его всегда перед рождением

спасительной идеи. Он отключился от всего на свете и напрягся, словно собирая в кулак все силы своего мозга Ну? Где-то здесь лежит лопата… Где? Где она, чёрт бы её побрал?

Молнией сверкнуло: вот она!

Хорошо, теперь всё спокойно разложим по полочкам. Разложили. Прикинули, проверили, уточнили.

Семёнов вскинул голову.

— Всех прошу подойти поближе… Так. В первом дизеле где трещина?

— В крышке цилиндров, — по-ученически ответил Дугин.

— Во втором?

— Ну, в блок-картере, — подсказал Филатов.

— Значит, в каждом из дизелей имеются вполне пригодные части, так?

— Ну, так, — согласился Дугин. — А что из того, Сергей Николаич? Не собирать же из двух дизелей один, никаких сил не хватит.

— Тем не менее именно так мы и поступим.

— Размонтировать крышку цилиндров? — недоверчиво спросил Филатов. — Ну, скажу я вам…

— Ты что, серьёзно, Николаич? — удивился Бармин.

Семёнов уловил взгляд Гаранина: в нём были гордость и восхищение.

— Из двух дизелей будем собирать один, — повторил Семёнов. — Это не шутка, Саша, это приказ.

Логика

— Приказ — штука серьёзная. — Бармин насупился. — Приказ нужно выполнять. И всё-таки, Николаич, дай слово.

— Говори.

— Помнишь, как мы начинали здесь первую зимовку?

— Ещё бы, Саша.

— Нас пришло сюда вместе с походниками двадцать пять человек. Жили мы в натопленных балках, на работу выходили сменами, по часу. По часу, Николаич! И то далеко не все выдерживали, кое-кого приходилось освобождать. Ничего не преувеличиваю, Андрей Иваныч?

— Ничего, Саша. Ты даже рисуешь, пожалуй, слишком розовую картину.

— На собрании положено сидеть в тепле, — заметил Филатов. — До печёнок пробирает. Запустить АПЛ, что ли?

Мощное пламя авиационной подогревальной лампы быстро согрело воздух в небольшом помещении дизельной электростанции. На потолках и на стенах растаял иней, запотели окна. Но дышать стало заметно труднее: и бензин не сгорал полностью, и слишком много кислорода съедало пламя. Пришлось настежь распахнуть дверь.

— Баш на баш. — Дугин махнул рукой. — Антарктиду не натопишь.

— Говори, Саша, — напомнил Семёнов.

— Начало первой зимовки не в счёт, — продолжал Бармин. — Мы создавали станцию на голом месте, и другого выхода у нас не было. А потом, Николаич, по нашему с тобой предложению было решено так: каждая новая смена, прибыв на Восток, получала неделю на акклиматизацию. Лучше бы, конечно, дней десять, но это уже непозволительная роскошь. И первую неделю на Востоке никто не имел права

работать — напрягаться и делать резкие движения, поднимать тяжести. А кто нарушал — харкал кровью и выбывал из строя. Не лакирую действительность, Андрей Иваныч?

— Нет, Саша. — Гаранин невесело усмехнулся. — Теперь ты художник-реалист.

— Дальше. Нам нужно из двух дизелей собрать один: размонтировать крышки цилиндров и открутить две дюжины этих гаек, которые приросли намертво к болтам. Чепуха! Пустяк для пяти здоровых мужиков. Детская игра! Где угодно, но не на Востоке. Мы ещё не приступили к работе, а у всех одышка, усиленное сердцебиение, кое у кого сильная головная боль. Это в спокойном состоянии! Веня — взгляните! — уже сейчас похож на утопленника. Брось курить, натяни подшлемник, лопух!

Бармин перевёл дух.

— Прости, Николаич, во мне вдруг проснулся врач. Пойми, не успели мы акклиматизироваться, в этом всё дело. Сорвёмся!

— Ты прав, не успели, — согласился Семёнов. — И что же ты предлагаешь, Саша?

— Прошу, требую как врач: отмени свой приказ!

— Что же ты всё-таки предлагаешь, Саша? — настойчиво повторил Семёнов.

— Не приступать к работе. Нагреть, скажем, медпункт, переждать до утра в спальных мешках. А утром, как прилетит Белов, возвратиться в Мирный, привезти оттуда всех людей, новые дизели и монтировать их общими силами. Не одной, а тремя пятёрками!

— Предложение дельное, — Гаранин подошёл к двери и прикрыл её. — В нём есть лишь один недостаток.

— Какой же?

— Оно неосуществимо.

— Почему?

— В Мирном пурга.

В наступившей тишине Бармин тихонько присвистнул.

— Точно?

— Я тебя когда нибудь обманывал, Саша? — мягко спросил Гаранин.

— Простите, забыл о приёмнике…

— Белов летит в пургу, — сказал Семёнов. — Если боковой ветер и видимость позволят, то сядет в Мирном. Закроется Мирный — примут австралийцы на Моусоне.

— А на Восток его завернуть нельзя? — подал голос Филатов.

— У нас есть уши, но нет голоса. Для передатчика нужна энергия.

— Выходит, будем загибаться?

— Лично я не собираюсь, Веня, и тебе не советую, — проговорил Гаранин.

— Тогда другой вопрос, — упрямо рубил Филатов. — Ну, дизеля нам подложили свинью, это понятно. Как пишут в газетах, нелепая и досадная случайность, стихийное бедствие и прочее. А какого лешего мы отпустили самолёт? Что он, подождать не мог, пока мы дизеля отогревали, развалился бы на полосе?

— Нет, Веня, он бы не развалился. — Семёнов посмотрел на Филатова. — Он бы просто не смог взлететь из-за переохлаждения двигателей. Разогреть-то их нам было бы нечем. Так что лётчики, к сожалению, ждать не могли. Только поэтому, Веня, ты и остался на Востоке.

— Я? — Глаза Филатова потемнели. — Почему один я?

— Мне почему-то кажется, что все остальные не улетели бы в любом случае.

— А ведь это уже вроде оскорбление, отец-командир. Выходит, я трус?

— Выходит, так. Ещё пуля не просвистела, а ты готов загибаться.