Семьдесят неизвестных
Шрифт:
Они побродили без дела по безлюдной деревенской улице, сходили за пять километров на озеро присмотреть местечко для лова, а теперь возвращались домой за удочками. Конечно, вечер — не утро. Рыба клюёт далеко не так, особенно весной, но, может, удастся всё-таки поймать хоть трех-четырех чебачков… Нет, ничего с рыбалкой не вышло! Ребят искали. Нарочная из конторы, юркая женщина, похожая на подростка, уже избегала полдеревни. Их срочно звал к себе управляющий отделением совхоза.
Ребята переглянулись. Всё ясно!
Управляющий отделением спал, сидя за письменным столом. Голова свесилась на грудь, брезентовый плащ поднялся над спиной жестяным горбом. Сразу видно: человек всю ночь не спал, сюда заявился прямо с поля.
Гриша негромко кашлянул в кулак. Управляющий приоткрыл один глаз, другой. Они были у него красные, как у кролика.
— Отдохнули, ребятки?
— Да так, чуть-чуть.
— Одному из вас в ночь идти. С семи вечера заступать и до семи утра. А там сутки свободные.
Управляющий говорил вроде бы им двоим, а сам смотрел при этом на одного Гришу. Тот и ростом был выше, и плотнее.
Юре вдруг стало обидно. Он сделал шаг вперёд:
— Я пойду.
— Ночью трудно. — Управляющий в сомнении мял рукой подбородок. — Был бы хоть поздоровее.
— Да что у вас — сеяльщики на вес?
Сонные глаза управляющего оживились; он удовлетворённо кивнул.
— Оденься только потеплее. Звёзды не очень-то греют… Обожди, — остановил он Юру, уже подавшегося к двери, — сейчас придёт твой тракторист.
Тракторист не вошёл — ворвался, как степной ветер. Моряцкий бушлат нараспашку, промасленная шапка залихватски сдвинута на затылок.
— Зачем звали?
— Ты в ночь? — Управляющего не узнать. Голову поднял, весь подобрался. Даже плащ больше не топорщился. — Вот этого возьмёшь с собой, — он показал на Юру, — вторым сеяльщиком.
— Так Маруся же управляется! — Судя по всему, тракторист не очень обрадовался.
— Семян много расходуете, заправщики жалуются. А ведь сам, кажется, знаешь, как нынче с ними трудно. Со станции прямо на поле. Возить не успевают.
— Понятно! — Тракторист рывком повернулся к Юре. Глаза у него острые, цепкие. — К шести быть у конторы. Поедем со сменой на стан…
…В машине народ собрался, в основном, пожилой, степенный. Помоложе — Юрин тракторист (его Петром звать) да ещё двое-трое. Тем бы позубоскалить. И, конечно, первым делом по поводу удочек: Юра взял их с собой, чтобы утром, после смены, не заходя домой, — сразу на озеро.
— Ты как, пацан, прямо с сеялки?
— Ха-ха-ха!
— Да он привык по ночам удить.
— Ха-ха-ха!
Пусть смеются…
Среди едущих одна женщина. Полная, краснолицая, в мужской меховой шапке. Агроном отделения — она бывает на каждой пересменке.
А где же Маруся? Уже, наверное, там — с первой машиной уехала. Интересно, какая
Юра тронул за плечо своего тракториста; он сидел рядом, у борта:
— А она молодая?
— Кто?
— Да Маруся.
Тракторист посмотрел на него ошалело и вдруг захохотал:
— Ха-ха-ха!.. «Она молодая»!.. Ой, не могу!
— Что смешного? — Юра обиделся. — Я её не знаю, вот и спросил.
— Так ведь она не баба. Мужик. — Тракторист вытер рукавом выступившие слезы. — Ну, пацан, уморил.
Юра покраснел до ушей. Надо же так влипнуть!
— Фамилия у него Марусич. Вот все Марусей и кличут. Городской он, к нам сюда только на сев.
Полевой стан, как всегда во время пересменки, наполнен шумом и грохотом. Один за другим с лязгом подъезжают тракторы, волоча за собой сцепы сеялок и поднимая тучи пыли. Оставляют сеялки на краю поля, а сами выстраиваются в линию возле вагончика. Усталые трактористы с чёрными, запылёнными лицами, все похожие друг на друга, передают смену только что прибывшим.
Вот и Маруся. Мужчина не старый, но обрюзгший, с животом. Модный, с козырьком, берет, а под ним густые, свалявшиеся, как войлок, волосы. Зерно застрянет — прорастёт. Всю пыль с полей собрал.
Тракторист отвёл Марусю в сторону, толкует о чём-то, бросая на Юру быстрые взгляды. Наверное, говорит: навязали практиканта на нашу голову. А Маруся урчит недовольно. Он вообще не говорит, а урчит, словно голосовые связки у него не в горле, как у всех людей, а в животе. Сразу и не разберёшь, что сказал.
Техуход провели вместе. Залили жидким маслом сошники, колёса заправили солидолом. Это для Юры уже привычное дело; он управился даже раньше Маруси. Тому не очень-то сподручно наклоняться — животик мешает.
Подъехал трактор.
— Готовы? — высунулся из кабины Пётр. — Цепляй сеялки!
Трактор взревел, выплюнул облачко чёрного дыма и сильно дёрнул сеялку. Юра едва устоял на ногах, схватился руками за крышку.
Громоздкий агрегат, скрежеща, подскакивая на неровностях почвы, вышел в степь.
Начиналась ночная смена.
Огромное солнце висит на краю неба, зажигая всю землю своим красным неярким пламенем. Горит берёзовая рощица неподалёку от степного озера; горит, словно расплавленное, и само озеро. Горит трактор, горят сеялки; горят, как будто светятся изнутри, лица сеяльщиков. Даже на землю, чёрную, сырую, жирную степную землю, ложится багровый отсвет.